Мажоры СССР - Анатолий Владимирович Георгиев Страница 28

Коридор украшали длинные, во всю стену, застекленные книжные полки, в которые отец, смонтировавший эту конструкцию взамен паркетных досок на кирпичах (его первый опыт мебельщика), сумел вписать небольшой одностворчатый шкаф. Он разобрал старый полированный гардероб и одну дверь использовал для нового вместилища шапок и туфель, а вторую превратил в мой рабочий стол, прослуживший мне верой и правдой много лет. На нем я работал и над школьными заданиями, и над студенческими курсовыми, и над своей диссертацией, увлеченно колошматя по клавишам раритетной печатной машинки «Мерседес»[39]. Стол, в свою очередь, был встроен в еще одну самодельную конструкцию от пола до потолка, которая гордо именовалась «кабинет» и которую мы вместе с отцом соорудили взамен какой-то детской мебели, не заморачиваясь с остеклением и сложными столярными решениями.

Наверное, читатель в недоумении: как ответственный работник ЦК с женой — университетским преподавателем могли мириться с подобным безобразием. Ответ прост: мебель в СССР достать было трудно, и она стоила отнюдь не копейки[40]. Когда отец получил премию Ленинского комсомола, она почти полностью ушла на заказ нового кабинета (две тысячи рэ за мебель, пятьсот — на банкет). Обычные книжные полки за стеклом, открытая ниша под скромную аудиоаппаратуру и немного шкафов и шкафчиков с дверцами. Все скромно, минималистично, но крепко скроено: этот кабинет прожил почти полвека и до сих пор стоит на даче в Кратово.

Сам проект кабинета-библиотеки придумала и начертила моя мать. Мастера, его воплощавшие, были настолько впечатлены, что попросили разрешения строить подобные стенки для других заказчиков. То есть в то время даже столь простое решение было чем-то из области фантастики, все приходилось изобретать самим. И на скидки, не говоря уже про роялти, за креатив рассчитывать не приходилось.

Получив в полное владение квартиру, я бил копытом, как молодой конь, мне не терпелось что-нибудь этакое сотворить: мол, сам с усам и руки из нужного места растут. Правда, начал я все же с обустройства детской, причем для любимого сына отважился на покупку яркого бело-оранжевого гарнитура, который мы собрали с тестем, не обнаружив, к нашему удивлению, ни одной лишней детали к концу. Дополнил все это великолепие детский спортивный комплекс, переживший впоследствии нашествие нескольких поколений детей и внуков. До сих пор жив — вот это качество!

Вот такой «Мерседес» (личное фото автора)

Та самая детская комната (фото из семейного архива)

Следом взгляд мой остановился на кухне. Кухня похвастать модным дизайном не могла: какой-то бабушкин буфет неожиданного бледно-розового цвета, напротив — разваливающиеся полки и странная фанерная конструкция непонятного происхождения, доставшаяся родителям по наследству и заменяющая разделочный стол и место хранения кастрюль. Требовалось креативное решение — такое, чтобы все приходящие гости женского пола говорили моей жене: муж-то у тебя — орел! Не чета нашим!

Орлом быть очень хотелось, и я стал думать. Решение нашлось на стыке двух событий: во-первых, родители купили себе румынский кухонный гарнитур «Роксана» (восемьсот рэ — как ни крути, занимать пришлось) с кучей настенных шкафчиков, во-вторых, я соорудил на даче дверь в подлестничный чулан, посадив на жесткий каркас набранную «елочкой» «вагонку», обожженную паяльной лампой и обработанную горячей олифой и лаком. В итоге родился гигант дизайнерской мысли с эпическим проектом русской избы с итальянским колоритом.

Первым делом был обшит потолок все той же «вагонкой», которой я разжился у брата все того же Кости (мы вообще были долгие годы неразлучны). Кухня хотя и визуально уменьшилась в высоту, но стала выглядеть необычно и с претензией на оригинальность. Приходившие в гости друзья цокали языками и ждали продолжения. Начались мои муки конструирования, потом раскроя материала и финальной сборки.

Не буду вдаваться в детали и скажу так: кухонная мебель вышла прочнейшей — чего только стоили дверцы на рояльных петлях из «вагонки», посаженной на толстую фанеру толщиной в три сантиметра, — не лишенной изюминки и не боявшейся ни влаги, ни огня. Когда ровно через десять лет рабочие стали разбирать эту конструкцию, они поинтересовались, не применялись ли мною советские ГОСТы для строений и сооружений на случай ядерной войны. Одним словом, надежная, как всякий самопал, склеенный упорством и любовью, в отличие от гражданского флота.

Но где же итальянские мотивы? Они создавались аксессуарами — лампой-люстрой на витом шнуре, которую можно было поднимать-опускать, скатертью-клеенкой и шторами — все в красно-белую клетку — и оригинальной керамической посудой благородного красного цвета. Все это было приобретено в знаменитом «Бермудском треугольнике» на Юго-Западе, как прозвали в народе маршрут между расположенными там магазинами «Ядран», «Лейпциг» и «Польская мода». Каталогов с продвинутым дизайном мы в глаза не видывали, но тяга к прекрасному жила в нашем сердце, а чувство стиля пришлось нарабатывать по ходу дела.

Жены приятелей таки признали, что я — орел! Кухня никого не оставила равнодушным, и я до сих пор тешу себя мыслью, что восторги были не искусственными. Люди вообще в то время были куда честнее и откровеннее. Если они говорили, что это хорошо, значит, это и впрямь было как минимум неплохо.

Следующим шагом на пути поражения в самое сердце наших друзей стали наши с супругой кулинарные поиски и, главное, моя лидирующая роль в этом процессе: обычные мужики за кухонным столом предпочитали выпивать и закусывать, а не творить.

Как тонко подметил Алексей Зимин, Россия — это страна, залитая майонезом. Даже моя мать, кулинар от бога, готовая к смелым экспериментам и дополнившая грузинскими блюдами в своей авторской трактовке русское меню с его классическими восемью закусками, раз в сезон закупала в августе в одном и том же магазине в Пушкино десять банок зеленого горошка — четко по количеству салатов «Оливье» для будущих семейных праздничных застолий на весь год.

Не скажу, что мы смогли избавиться от этой напасти, но с традиционным кулинарным консерватизмом советского стола боролись с энтузиазмом. Помогали и украинские корни супруги, которая нас радовала варениками с вишней, и мои попытки всех удивить с опорой на творчески переработанные, вычитанные в книгах рецепты. В СССР с этим было сложно: как писал Вениамин Похлебкин, вопиющая гастрономическая безграмотность и неприхотливость населения дополнялись полным безразличием со стороны государства к вопросам хорошего вкуса, отдавшего все на откуп медицине, которая больше вредила, чем помогала своими диетическими бреднями и советами,