Тони Бэрроу - Джон, Пол, Джордж, Ринго и я (Реальная история ‘Битлз’) Страница 29

Родившийся в Йом-Киппуре 19 сентября 1934 года, Брайан Самуэль Эпстайн воспитывался в зажиточной ливерпульской семье, которая занималась розничной торговлей и владела несколькими магазинами мебели и электротехники в городе и пригородах. Он был проблемным ребёнком, который всего сменил девять школ, от детского сада в Престатине на севере Уэльса во время войны и беконсфилдской еврейской подготовительной школы в Сассексе до сравнительно престижного рекинского колледжа и небольшой общественной школы в Шропшире. Его призвали на службу в армию и приписали к Королевскому армейскому корпусу – это был не его выбор, он надеялся попасть в королевские ВВС – где он служил писарем в казармах Риджент-Парка. Он был уволен в запас по медицинским соображениям через десять месяцев, в январе 1954 года. Последняя запись в его личном деле в РАСК описывала рядового Эпстайна, как опрятной внешности, трезвого образа жизни и совершенной кредитоспособности. Первая и последняя из этих черт остались с ним до его безвременной смерти за несколько недель до его 33-го дня рождения в 1967 году.

Во время своего 22-го дня рождения в сентябре 1956 года он начал курс обучения в самой известной в Британии драматической школе, РАДА, но ушёл менее, чем через год. Решив, что прибытие из Америки рок-н-ролла произведёт коренную ломку британской музыки, Брайан убедил своего отца расширить отделы пластинок в магазинах семьи. Заботам Брайана вверили магазин НЕМС на Шарлотт-стрит в центре Ливерпуля и, позже, главный магазин в Уайтчэпле. Он проводил там чудовищно много времени, работая с 8 часов утра до позднего вечера. Согласно его книге ‘Подвал полный шума’, фактически написанной для него бывшим автором статей ‘Дэйли экспресс’ Дереком Тэйлором и переименованной Джоном Ленноном в ‘Подвал полный мальчиков’, та часть его бизнеса, что была связана с записями поп-музыки, к осени 1962 года “работала словно часы с 18 камнями”. Брайан развил в себе необычайное чутьё определять хит №1 при первом же прослушивании, – талант, который он считал огромным достоинством, когда он перешёл от розничной торговли записями к менеджменту артистов. Жгучее желание Эпстайна стать актёром, возможно, сделало его более благожелательным менеджером, так как он мог ценить точку зрения исполнителя, как свою собственную. Его подход к бизнесу был безупречно открытым и скрупулёзно дотошным. Он заботился об интересах своих певцов изо всех своих сил и абсолютно честно. Являясь трудоголиком и не имея романтических отношений, которые могли бы сбить его с курса, он посвящал всё своё внимание заботе об исполнителях из его менеджерского списка, обеспечивая их наилучшей возможной обстановкой для продвижения карьеры. Он купался в отражённых лучах славы ‘Битлз’, и его глаза излучали настоящую любовь всякий раз, когда он стоял за кулисами, наблюдая за выступлением великолепной четвёрки. Полагаю, всем нам – тем, кто работал с группой хоть какое-то время – нравилось разделять их фантастический успех и приписывать какую-то крохотную его порцию самим себе, но в случае с Эпстайном это заходило намного дальше. Его горделивая привязанность к Джону, Полу, Джорджу и Ринго была страстной, фанатичной, одержимой и всепронизывающей. Их менеджмент, проводимый в жизнь Брайаном, оставлял мало возможностей для удовольствий, и это ему нравилось. Он брал на себя отвественность за каждое их новое достижение и занимал жёстко собственническую позицию, когда кто-нибудь становился слишком с ребятами слишком близок. По меньшей мере один из ведущих руководителей НЕМС, Дерек Тэйлор, фактический автор его книги, который позже был назначен его помощником, оказался на обочине лишь потому, что он стал слишком дружественным с группой на взгляд Эпстайна. Хотя Брайан и работал удачно и тесно с этим добродушным бывшим журналистом, когда писалась ‘Подвал полный шум’, полоса неудач для этого горемыки началась, когда он сопровождал ‘Битлз’ в Америку в 1964 году и сделал большую ошибку, запрыгнув в лимузин с ребятами раньше, чем Эпстайн.

Когда слава ‘Битлз’ разрослась, Эпстайн стал одним из самых известных в мире развлечений людей из ‘задней комнаты’, вероятно, уступая лишь наставнику и телохранителю Элвиса Пресли, полковнику Тому Паркеру. Сам он был первым, кто осознал свой недавно обретённый статус. Когда спрос на рекламные снимки битлов с автографами вырос до огромных размеров, я осознал, что фотографии, которые грубо и очевидно штамповались с четырьмя размноженными подписями, немного оскорбляли как группу, так и фанатов. Я нашёл поставщика, который усовершенствовал изумительную новую технику, с помощью которой автографы знаменитостей можно было печатать на глянцевых фотографиях, оставляя видимые и осязаемые выемки, которые имели большое сходство с теми, что оставляла за собой шариковая ручка. Найдя кипу таких на моём столе, Брайан оказался под большим впечатлением и спросил у меня: “Как быстро ты сможешь достать мне несколько тысяч подписанных снимков, вроде этих? Ты же знаешь, я улетаю на следующей неделе в Нью-Йорк”. Когда я простодушно ответил, что у нас в наличии около пяти тысяч, которые он может забрать с собой, Брайан отреагировал резко: “Я имею в виду не снимки ‘Битлз’. Мне нужны мои. Мне нужны свои собственные рекламные фотографии для всех моих фанатов, и было бы мило, если бы они были подписаны, как эти, чтобы мне не пришлось делать это всё вручную”. И он не шутил! С того момента мой рекламный офис хранил запасы снимков для фанатов, подписанные Брайаном Эпстайном наряду со снимками ‘Битлз’, Силлы, Джерри и остальных. Когда острослов и постоянный ди-джей клуба ‘Пещера’ Боб Вулер шутливо назвал его ‘Немператор’, Эпстайн был совершенно вне себя от радости. Он принялся использовать слово ‘Немператор’, в качестве сокращённого адреса ‘НЕМС Энтерпрайсиз’ в Лондоне и названия своей нью-йоркской компании, ‘Вклады Немператора’. В конечном счёте офис НЕМС на 3-й Хилл-стрит в Мэйфэйре был назван ‘Дом Немператора’. Польстить Брайану Эпстайну было невозможно, потому что он умело делал это сам для себя; он был своим собственным самым горячим фанатом. Как он видел это, его положение в бизнесе поднималось всё выше с каждым новым успехом ‘Битлз’, и он не медлил с заменой своих материальной собственности в соответствии с ним, переключаясь с модной квартиры в Найтсбридже на ещё более модный дом в Белгравии, а с ‘Бентли’ на ‘Роллс-Ройс’.

Мне не потребовалось много времени, чтобы обнаружить, что под этим внешним налётом шарма и самомнения Эпстайна кроется неприятная неуравновешенность, которую он даже не пытался сдерживать. Он метла громы и молнии, когда не добивался своего. Он относился к некоторым своим штатным сотрудникам, особенно с кротким руководителем конторы Алистером Тэйлором, словно к коврику перед дверью. Он вытирал о них ноги, увольнял их из-за малейшей провинности и спешно нанимал их вновь на следующий день, иногда с приглашением на обед или ужин, что он считал самым большим, на что ему нужно будет пойти, чтобы извиниться за своё мелочное поведение. К счастью для Эпстайна, подобные Алистеру считали свою работу в НЕМС настолько привлекательной, что они допускали и прощали его глупые приступы гнева. Думаю, он знал, что некоторые из нас не станут терпеть его долгое время, если он станет относиться к нам с таким пренебрежением, и если он ценит нашу помощь, то должно быть обоюдное учтивое уважение. Но больше всего мне было жаль наименее оцениваемых штатных служащих, особенно молоды девушек, которые последовали за ним в Лондон из ливерпульского офиса. Напуганные или даже неспособные нагрубить в ответ, когда их начинал распекать Эпстайн, они сносили его грубость, словно школьницы, которым делали выговор, низко опускали голову и принимались за свою работу. Единственными женщинами, с которыми Эпстайн ладил, были те, к которым он испытывал особое уважение; остальных, казалось, он только терпел из-за их полезности. Работа с Брайаном Эпстайном немного походила на то, что словно проводишь время с доктором Джекиллом и господином Хайдом. Мне оказалось сложно принять, что несносным господин Хайд был тем же самым человеком, который мог быть таким чудесным хозяином во время важных деловых встреч в обществе. Когда Эпстайн занимал своё место на званых обедах с несколькими из его ведущих специалистов, он превращался из раздражительного начальника в блестяще занимательного рассказчика. Он был остроумен, очарователен и во всех отношениях великодушным хозяином. Точно так же, посторонние, которые вели какие-либо дела с НЕМС, всегда обнаруживали, что имеют дело с любезным и приятным доктором Джекиллом, и никогда – со сквернословящим господином Хайдом.