Аркадий Малер - Константин Великий Страница 29

13. Мистерии смерти

Своего рода вечным оппонентом массового культа Аполлона-Феба в народном восприятии был не менее популярный культ Диониса-Либера.

Вообще, отношения между языческими богами не часто могут служить примером для подражания, поскольку ничто человеческое им никогда не было чуждо, а история взаимоотношения античных богов вполне может быть представлена как многосерийная трагикомедия о незамысловатых отношениях внутри одной большой семьи, где все друг друга недолюбливают, но в то же время нуждаются друг в друге, потому что каждый на своем месте приносит какую-то пользу. Многим язычникам импонировала эта узнаваемая человечность, хотя, при этом несовершенства богов вызывали опасения и нагоняли тоску: если боги готовы обижать друг друга, подобно людям, то какие же они тогда боги? Тем более если они готовы это делать с участием самих людей, заведомо делая их жертвой своего конфликта? Так, например, в Троянской войне на стороне ахейцев была Гера, Афина, Посейдон, Гермес и Гефест, а на стороне троянцев — Афродита, Артемида, Латона, Аполлон, Арес и речной бог Ксанф. Причем повод к этой войне был совсем несерьезным: богиня раздора Эрида, не приглашенная на очередной пир богов, решила отомстить им тем, что подбросила на стол яблоко с надписью «Прекраснейшей», после чего Гера, Афина и Афродита поссорились между собой в вопросе о том, кому предназначалось это «яблоко раздора». Определить красавицу пригласили троянского принца Париса, которому каждая богиня много обещала, и в частности Афродита, посулившая ему любовь спартанской царицы Елены Прекрасной. Парис выбрал Афродиту, после чего богини спроецировали свой конфликт на жизнь людей…

На этом фоне конфликт культов Аполлона и Диониса выглядит даже несколько концептуально, поскольку отражает оппозицию двух типов. Аполлон — бог светлого, солнечного порядка, бог иерархии и разума. Дионис — бог веселья и похмелья, бог карнавала и иррациональной стихии. Античные язычники поклонялись обоим богам, но некоторые из них отдавали предпочтение одному из них и тем самым обрекали себя на напряженные отношения с другим. Между тем оба культа имели своего рода промежуточную альтернативу в виде орфизма, культа бога Орфея, который, так же как Аполлон, был просветленным красивым юношей, поющим под лиру и чуждым какого-либо хаоса, но зато, так же как Дионис, был окружен лесными животными, оказался жертвой взбесившихся вакханок, был растерзан ими и воскрес в виде созвездия. Особенно Орфей был знаменит тем, что вывел из подземного царства свою жену Эвридику, то есть «воскресил» ее, хотя и ненадолго. Соотношения образов Аполлона, Диониса и Орфея наглядно показывает, что языческие боги могли символизировать разные аспекты бытия, перетекать друг в друга и создавать новые синкретические образы, преодолевающие прежние оппозиции.

Никакой более-менее законченной системы в их отношениях не было, если только не принимать на веру те надуманные схемы, которые пытались приписать им языческие философы поздней Античности типа Порфирия, Ямвлиха или Прокла, стремящиеся укрепить свою мифологию в противовес наступающему христианству.

Популярность культа Диониса объясняется далеко не только своей карнавальной сущностью. Дело в том, что о Дионисе ходили мифы, что это воскресший бог, что однажды он был убит, а потом воскрес. Субверсией этого культа был миф Диониса-Загрея, который еще, будучи маленьким ребенком взобрался на трон Зевса и некоторое время развлекался своей властью, пока его оттуда не свергли титаны и не убили, после чего его тело было восстановлено различными способами, в том числе самостоятельно.

С этим мифом было связано тревожное представление, что власть самого Зевса-Юпитера рано или поздно, а может быть даже и очень скоро, падет, и на его место придет новый бог и наступит новый век, то ли лучший, то ли худший. В конце концов, если сам Зевс-Юпитер пришел к власти над миром путем свержения своего отца Сатурна, который в свою очередь сверг своего отца Урана, то почему бы самого громовержца не постигла участь своих предков? «Все течет, все изменяется», — предсказывал еще древнегреческий философ Гераклит, и господствующие боги языческого пантеона совсем не всесильны — можно вспомнить много случаев, когда они оказывались в зависимости даже от людей, одна только история с Парисом чего стоит. Поэтому все возможные центробежные процессы, сотрясающие космос Римской империи I–III веков извне и изнутри, идеально ложились на языческие представления о вечном разладе среди богов и неизбежном наступлении нового космического цикла. Особую энергетику катастрофическим настроениям придавали, с одной стороны, периодические атаки чудовищных варваров на северные границы государства, а с другой стороны, хлынувшие бурным потоком в Римскую империю азиатские религиозные культы и учения, одним из которых было само христианство, воспринимавшееся римлянами поначалу как очередная восточная экзотика. В эту эпоху, когда на примере сменяющих друг друга римских императоров и карьерных виражей скороспелых политиков бренность земной славы была особенно очевидна, наиболее востребованным стала тема смерти и воскресения из мертвых. Отсюда с наибольшей силой развивалась популярность именно тех местных и пришлых культов, которые обещали воскресение из мертвых, как, например, культ Диониса-Загрея.

Здесь можно задать законный вопрос: а разве традиционная римская и греческая религия не гарантировала воскресение из мертвых? Во-первых, представление о загробной жизни в греческом и тем более римском традиционном язычестве было не очень внятным и никогда не вызывало никакой надежды. После смерти душа человека должна была направляться в общее для всех подземное царство мертвых, которым правил Аид (лат. Плутон), и было совершенно очевидно, что лучше жить на земле, чем оказаться в этом всегда мрачном месте, если только речь не идет об «элитарном» гностицизме и неоплатонизме с их презрением к земному существованию. Правда, где-то на западном краю земли есть еще языческий рай, блаженное пространство Элизиум, где правят сам бог времен Хронос и справедливый царь Радамант и куда попадают только особо отличившиеся герои и праведники, так что мечтать о нем среднему человеку не приходится. Во-вторых, образ жизни в Аиде, неизбежном для абсолютного большинства людей, описывался на столько примитивно, что он был скорее похож на ту же самую земную жизнь, но только сильно ухудшенную в материально-эстетическом отношении: это почти та же самая жизнь, только без света и лишних удовольствий. У самих римлян существовало представление, что после смерти жизненные условия людей почти копируют земные, вплоть до архитектурных особенностей посмертных жилищ, и добропорядочным гражданам надо ежегодно приносить жертвы своим предкам-ларам, иначе их жизнь на том свете станет хуже или они вообще исчезнут. Римские язычники кремировали тела умерших, но со II века их начали хоронить в землю и строить им некрополи, что разрешалось только за чертой города, поэтому вдоль знаменитой Аппиевой дороги, идущей из Рима в Брундизий, можно встретить очень много этих красивых сооружений. Таким образом, смерть воспринималась как качественное ухудшение жизненных условий, можно сказать, как «переезд на этаж ниже», в темные катакомбы, где нет света и комфорта.