Аркадий Малер - Константин Великий Страница 30

Здесь можно задать законный вопрос: а разве традиционная римская и греческая религия не гарантировала воскресение из мертвых? Во-первых, представление о загробной жизни в греческом и тем более римском традиционном язычестве было не очень внятным и никогда не вызывало никакой надежды. После смерти душа человека должна была направляться в общее для всех подземное царство мертвых, которым правил Аид (лат. Плутон), и было совершенно очевидно, что лучше жить на земле, чем оказаться в этом всегда мрачном месте, если только речь не идет об «элитарном» гностицизме и неоплатонизме с их презрением к земному существованию. Правда, где-то на западном краю земли есть еще языческий рай, блаженное пространство Элизиум, где правят сам бог времен Хронос и справедливый царь Радамант и куда попадают только особо отличившиеся герои и праведники, так что мечтать о нем среднему человеку не приходится. Во-вторых, образ жизни в Аиде, неизбежном для абсолютного большинства людей, описывался на столько примитивно, что он был скорее похож на ту же самую земную жизнь, но только сильно ухудшенную в материально-эстетическом отношении: это почти та же самая жизнь, только без света и лишних удовольствий. У самих римлян существовало представление, что после смерти жизненные условия людей почти копируют земные, вплоть до архитектурных особенностей посмертных жилищ, и добропорядочным гражданам надо ежегодно приносить жертвы своим предкам-ларам, иначе их жизнь на том свете станет хуже или они вообще исчезнут. Римские язычники кремировали тела умерших, но со II века их начали хоронить в землю и строить им некрополи, что разрешалось только за чертой города, поэтому вдоль знаменитой Аппиевой дороги, идущей из Рима в Брундизий, можно встретить очень много этих красивых сооружений. Таким образом, смерть воспринималась как качественное ухудшение жизненных условий, можно сказать, как «переезд на этаж ниже», в темные катакомбы, где нет света и комфорта.

Разумеется, очень многих людей такое грубое видение посмертной участи не могло удовлетворить, и они обращались к культам, где было представление о воскресении и более сложном образе посмертного существования. Существенной особенностью этих культов было прохождение ритуалов «инициации», то есть мистического посвящения неофита в истинную религию, которая сама по себе уже была прообразом определенного «воскрешения», причем эти инициации могли продолжаться на протяжении всей жизни. Поэтому причастность к таким культам предполагала не пассивное пребывание в рамках некоей формальной и непритязательной традиции, как это было в римском язычестве, а весьма активное соучастие в общей сакральной жизни соответствующей общины и достаточно частое прохождение общих инициатических церемоний, которые также назывались мистериями (от греч. rrrucxripiov — «таинство»), потому что к ним могли быть допущены только посвященные люди, достойные открывать для себя все новые и новые тайны этого культа. Хранителями этих тайн, конечно, были жрецы и основатели этих культов.

Если взять греческое язычество, то к этой категории мистериальных культов, помимо уже упомянутого культа Диониса-Загрея, относились так называемые Элевсинские мистерии, проходящие неподалеку от Афин и посвященные богине Персефоне (лат. Прозерпине), которая каждый год, по общей договоренности, уходила от своего мужа Аида на землю к матери Деметре и возвращалась обратно. Надо ли говорить, что подобные культы «умирающих» и «воскрешающих» божеств имели явную астрологическую и земледельческую подоплеку.

Все остальные мистериальные культы первых веков были результатом эллинистического синкретизма, то есть стихийного объединения некоторых греко-римских культов с «варварскими», пришедшими в первую очередь из Малой Азии, Сирии, Персии и Египта. К таким культам можно отнести мистерии «великой матери» Кибелы и ее возлюбленного Аттиса; мистерии богини Изиды и ее воскресшего мужа Осириса; мистерии бога Сераписа, искусственно придуманного Птолемеями ради объединения египетского и греческого божеств Осириса и Аписа; мистерии бога Сабазия, убивающего змей и врачующего людей, а также отождествляемого с самыми разными богами, от Юпитера и Диониса до самого иудейского Яхве, и т. д.

Стоит обратить внимание на то, что участие во многих подобных мистериях предполагало доведение себя до крайних психофизических состояний, от взаимного бичевания и кастрации до разнузданных оргий, почему эти мистерии еще называли оргиастическими.

Среди всех этих культов самым большим влиянием пользовались мистерии бога Митры Непобедимого — солярного бога порядка и согласия, имеющего индоиранское происхождение. В иранской мифологии Митра был богом-посредником между светлым Ахурамаздой и темным Ариманом, но с реформами Заратустры был вытеснен из персидского пантеона и, можно сказать, «отправился на Запад». В Европе культ Митры впервые появляется в конце I века и обретает те специфические черты, которые отличают его от своего восточного прошлого. Главный миф о Митре говорит о том, что он убил созданного Ахурамаздой первого быка, олицетворявшего все мировое зло, — в греко-римской версии он это сделал по приказу Аполлона. Вместе с этим его часто изображают не только убивающим быка, но и с головой льва. Причины успешного распространения культа Митры в Римской империи заключались в том, что, во-первых, подобно христианству, в митраизме было представление о моральной чистоте и воскресении души, а во-вторых, потому, что акцентуированная апология договорной справедливости хорошо соответствовала римской правовой культуре. Правда, понимание этой чистоты и справедливости было довольно своеобразным, как и во всех инициатических мистериях. Нам известен сюжет так называемого митраистского объятия, отражающего один из этапов инициации этого культа, где Митра в виде льва насилует быка или другую парнокопытную жертву, а в другой вариации этой же сцены жертва представляет собой юношу, который при этом должен пройти обряд кастрации. Первичное инициатическое очищение адепта Митры проходило в бычьей крови, обряде тауроболио.

Вот такая религия была одним из первых соперников христианства в Римской империи. Как и во всех подобных случаях, это извращение, естественно, оправдывалось высшей «духовной» необходимостью и наделялось самыми разными утонченными смыслами. При этом стоит отметить, что культ Митры пользовался особенно большим успехом именно в армейской среде, поскольку он также считался богом военных побед, а в географическом отношении он некоторое время процветал на западе Империи, где интеллектуальная и религиозная жизнь всегда была значительно беднее, чем на востоке Империи, пресыщенном всеми возможными культами и философиями.