Анатолий Чупринский - Маленькие повести о великих писателях Страница 29

Наконец-то Иван Андреевич обрел службу по душе. Массивные шкафы, лесенки, столы для работы. Стопки бумаги для каталогов, чернильницы полные чернил, отточенные гусиные перья. Все продумано, красиво, добротно. Тишина, покой. И книги.

Незаметно для себя самого Иван Андреевич превратился из помощника библиотекаря в эдакого «книжного домового». Поскольку часто задремывал в мягком кресле в закутке рядом с лестницей. Да так и оставался до утра в Публичной библиотеке.

По настоянию того же Оленина, Иван Андреевич все же выходил в свет. Выступал с читкой басен в салонах, поскольку делал это превосходно. Своеобразий маленький спектакль. Театр одного актера.

На одном из подобных чтений присутствовал Пушкин. Услышав в середине басни строчку…

«… Осел был самых честных правил…»…

Пушкин просто зашелся от восторга, прервал Ивана Андреевича и потребовал немедленно продать ему сию «жемчужину».

Слегка поторговались. Сошлись на большом пироге с капустой.

Алексей Николаевич Оленин не только пристроил Крылова в Публичную библиотеку, дал устойчивое жалование и любимую работу. Не только почти силком вытаскивал в высший свет и знакомил с нужными людьми. Не только рьяно пропагандировал творчество Ивана Андреевича, его стихи, комедии и басни.

Видя неустроенность личной жизни и какую-то ископаемую непрактичность, Оленин ввел его в свою семью. На правах чуть ли не ближайшего родственника.

Но, (увы!), наш милый Иван Андреевич с возрастом все более тучнел, грузнел и при всяком удобном случае задремывал в любом удобном для того кресле. Все усилия Оленина, (даже представление самой императрице Марии Федоровне!), не приносили должного результата. Не были способны растормошить, расшевелить этого толстого, обаятельного добрейшего человека. Он все более погружался в дрему.

В доме Оленина обитала целая стая ручных попугаев. Очень наглых. Они летали по всем комнатам, цеплялись за занавески, купались в блюдцах с водой, стоящих на каждом окне. Разумеется, любимым развлечением попугаев было устроиться на голове дремлющего Крылова.

— Иван Андреевич, дорогой! — ужасалась Елизавета Марковна, жена Оленина. — У вас на голове скоро гнездо объявится! Кы-ышь!

— Вот и славно, — вздыхал Крылов. — И моя голова, хоть на что-нибудь сгодится.

Ничто не могло вывести его из равновесия.

— На десерт прикажите бисквит? — любопытствовал слуга.

— Лучше с квитом, — не открывая глаз, бормотал Крылов.

Одни считали его эгоистом и законченным лентяем. Другие, много перестрадавшим и потому замкнувшимся в себе. И те, и другие были правы. Но что в действительности было в душе его, не знал никто.

«… A Ларчик просто открывался…»

14 января 1823 года состоялось торжественное заседание Российской академии по случаю присуждения медалей нового вида, в сто первых. Большой золотой медалью был награжден Иван Андреевич Крылов.

Позируя для портрета великому Брюллову, Иван Андреевич, сидя в кресле, постоянно задремывал. Голова его клонилась на грудь.

— Иван Андреевич! Чем вы ночами занимаетесь? — усмехался Карл.

— Ну, вас, Карлуша…

— В вашем возрасте… — продолжал улыбаться Брюллов.

— Я всю жизнь в одном возрасте, — вздыхал Иван Андреевич.

Работа над портретом шла трудно и медленно. Брюллов всегда писал быстро, стремительно, потому частые «задремывания» Ивана Андреевича сильно тормозили работу.

— А нельзя вот эдак… — предложил как-то уже на втором сеансе Крылов. — Возьму в руки трость, на нее руки, на них голову… Вроде, задумался…

Улыбаясь, Брюллов отрицательно качал головой. Дескать, это будет уже не парадный портрет, а какая-то пародия.

Портрет получился превосходным. Впрочем, как и все у Брюллова. По единодушному мнению всех значков, кроме безусловного сходства, художнику удалось ухватить то неуловимое, что трудно сформулировать словами и еще трудней отобразить на полотне.

Состояние души. Ведь она, как известно, невидима.

Утро 14 декабря 1825 года выдалось холодным и слегка туманным. Мелкие снежинки, словно нехотя, медленно кружились к падали на землю.

Иван Андреевич вышел из дома и привычным маршрутом направился на прогулку. Вокруг бурлила довольно агрессивная толпа.

Вездесущие мальчишки, как воробьи, облепили все близлежащие деревья и фонарные столбы.

Понимал ли, осознавал ли Иван Андреевич, ЧТО происходит на его глазах в самом центре российской столицы?

Мужики куда-то волокли и нещадно били полицейского пристава.

На Сенатской площади уже стоял строй. Солдатские кивера, офицерские треуголки. По всему периметру мелькали мужицкие шашки, бабьи платки, широкополые поповские шляпы.

Уже генерал-губернатор Петербурга, герой войны с Наполеоном, граф Милорадович, вздыбливал своего могучего коня и громовым голосом призывал бунтовщиков одуматься…

Откуда-то уже неслись резкие хлопки ружейных выстрелов…

Иван Андреевич с непокрытой головой, в толпе кто-то успел стянуть с него шляпу! смотрел вокруг удивленными и широко распахнутыми глазами, и медленно пробирался ближе к центру.

В группе офицеров его явно узнали. Раздались крики:

— Иван Андреевич! Уходите отсюда! Немедленно уходите!

К Крылову подскочили два бравых офицера и, подхватив его под руки, стремительно поволокли с Сенатской площади…

… Летела по некошеному лугу тройка босых мальчишек…

Через неделю Иван Андреевич играл в шашки с супругой Государя. Поскольку всегда проигрывал, он подолгу обдумывал каждый ход.

Совершенно неожиданно в покоях императрицы появился Николай I. Он удивленно вскинул брови и прямо в упор спросил:

— Иван Андреевич! Дорогой! За каким лешим вас-то понесло на Сенатскую площадь? Ведь вы, вроде…

Государь Император напряженно всматривался в абсолютно детские глаза баснописца и драматурга. И не видел в них и тени смущения. Иван Андреевич, даже не поднявшись со стула, (поскольку этот процесс занял бы довольно значительное время, Государь ему единственному разрешил не вставать при его появлении!), в недоумении пожал плечами и высказал свою версию происшедшего:

— Государь! Я думал, пожар…

Николай I несколько секунд смотрел ему в глаза. Затем понимающе кивнул и стремительно покинул покои императрицы.

Он не сомневался в искренности Ивана Андреевича.

Во второй половине жизни, (особенно во второй половине этой половины. Стало быть, в последней четверти!), Иван Андреевич уже ни в чем не нуждался. Довольно приличная квартира с множеством комнат. Множество книг, множество уютных мест, где всегда можно почитать, поразмышлять, вспомнить прошлое.