Алексей Карпов - Батый Страница 3

Последнее замечание, которое необходимо сделать, касается формы передачи многочисленных имён собственных — монгольских, тюркских и т. д. Понятно, что при таком разнообразии письменных источников формы написания одних и тех же имён и названий весьма различны. Это разнообразие читатель встретит в цитатах из разных источников. В авторском же тексте в тех случаях, когда существовала определённая традиция написания того или иного имени или названия в отечественной литературе, я, естественно, следовал ей (так, например, везде пишется Менгу, а не Мунке, Угедей, а не Огодай, и т. п.). В других случаях приходилось принимать написание того источника, который, как мне казалось, передавал форму имени, более близкую к аутентичной. Определённую трудность вызывали различия в написании одних и тех же имён в различных переводах памятников, принадлежащих одной традиции. Здесь я позволял себе, не оговаривая это, унифицировать названия (например, вместо Чингиз-хан в цитате может стоять Чингисхан, вместо Шейбан — Шибан, и т. п.). Особо следует сказать об имени героя книги. Батый — русская форма монгольского имени Бату. В книге оба эти варианта используются как равнозначные (в источниках встречаются и другие варианты: Бат, Бати, Бато, Пату и т. д.). В тех случаях, когда речь шла о событиях, связанных с Русью, предпочтение отдавалось русской форме; когда речь шла о событиях, происходивших в Монголии или получивших освещение преимущественно в монгольских источниках, — соответственно, монгольской. Однако какого-то жёсткого правила здесь нет. Единственная форма, которую я старался избегать (хотя она тоже постоянно встречается в источниках), — это Бату-хан. Как известно, Батый так и не принял этот титул. В соответствии с монгольскими законами и установлениями Чингисхана пышные титулы в Монголии были вообще запрещены: к имени самого великого хана прибавлялось лишь сочетание «-хан», или «-каан»; что же касается его братьев и сыновей, членов «Золотого рода» наследников Чингисхана, то к ним обращались «по именам, полученным при рождении, — как в присутствии их, так и в отсутствие»19. Это правило строго соблюдалось, в том числе и Батыем, который вообще старался не нарушать предписаний своего великого деда. Правда, в последние годы жизни его, кажется, всё-таки стали именовать Бату-ханом — но это отдельная история, связанная с тем особым положением, которое он занял в Монгольской империи, став по существу соправителем великого хана Менгу. Однако об этом мы поговорим позже, ближе к концу повествования.

Наследие Чингисхана

Знание своей родословной — основа существования любого кочевого сообщества. Встречаясь в степи с незнакомцем, кочевник должен был точно определить своё отношение к нему, выяснить, не является ли тот его родичем — пусть даже очень далёким, высчитать возможную степень родства — если, конечно, таковое имелось, определить старшинство родов и их взаимоотношения в прошлом — враждебные или, наоборот, дружественные. Незнание всех этих подробностей порой грозило смертью или рабством и неизбежной потерей имущества.

Родословное древо Бату (Батыя) насчитывало 25 колен и восходило к легендарным основателям рода Борджигинов Борте-Чино («Пегому волку»), «родившемуся по изволению Вышнего Неба», и его супруге Гоа-Марал («Прекрасной лани»). Точные сведения об этом, с росписью всех потомков божественной пары, содержатся в «Сокровенном сказании» монголов — своде монгольских преданий, повествующих о подвигах великого представителя рода Борджигинов, основателя Монгольской империи и «покорителя Вселенной» Чингисхана, деда Батыя. Для самого Батыя дело, однако, осложнялось тем, что его родство с Чингисханом, сама принадлежность к Чингисову потомству могли быть поставлены под сомнение. История эта весьма давняя, и связана она с женитьбой Чингисхана (тогда ещё Темучжина, сына Есугай-Баатура) и женитьбой самого Есугай-Баатура, отца «покорителя Вселенной» и прадеда героя нашего повествования.

В те далёкие времена кият-борджигины воевали со многими соседними племенами — татарами, меркитами, найманами и другими. Однажды, рассказывает «Сокровенное сказание», Есугай-Баатур, охотившийся на реке Онон за птицей, повстречал меркитского Эке-Чиледу, который ехал со свадьбы, взяв себе девушку из олхонутского племени. Заглянув в возок, Есугай поразился редкой красотой девушки. Он вернулся домой и, захватив с собой братьев, напал на меркита и отнял у него невесту. Сам Эке-Чиледу убежал. Братья гнались за ним, но, миновав семь увалов, вернулись. Так Оэлун-учжина, девушка из олхонутского племени, стала женой Есугай-Баатура и матерью его сына Темучжина, будущего Чингисхана. Но у Эке-Чиледу были братья, и они, конечно, не забыли нанесённого их роду оскорбления. В то время, когда Есугай-Баатур был в силе, они не смели ничего предпринять. Но Есугай вскоре умер, оставив малолетних сыновей. Прошло ещё немало времени, и старший из них, Темучжин, женился на огнеокой Борте-учжине, девушке из унгиратского племени, дочери Дэй-Сечена, когда-то, ещё ребёнком, сосватанной для него отцом. Тогда-то и настало для меркитов время вспомнить о старой обиде. Однажды, когда Темучжин вместе со своими братьями, матерью и женой кочевал в верховьях монгольской реки Керулен, на его стан напали 300 меркитов во главе со старшим братом Чиледу Тохтоа-беки. У будущего «покорителя Вселенной» оказалось под рукой всего девять лошадей: на одну вскочил он сам, других отдал матери, братьям и двум самым близким из своих друзей; ещё одну «приспособили в качестве заводной, так что для Борте-учжины, — рассказывает «Сокровенное сказание», — не оставалось лошади». Конные стремительно умчались; Борте же попыталась спасти старуха служанка, упрятав её в крытый возок, запряжённый пегой коровой. Увы, тщетно — меркиты нашли молодую жену Темучжина и увезли её с собой. Тохтоа-беки передал пленницу своему младшему брату Чильгир-Боко; «в его-то воле она всё время и находилась»1. Случившееся стало поводом для большой войны, в результате которой меркиты были почти полностью истреблены. Сумел Темучжин вызволить из меркитского плена и свою Борте. Вскоре после освобождения она родила первенца Чингисхана Джучи, отца Бату.

Сам Чингисхан (это имя-титул он получил уже после войны с меркитами) никогда и ничем не попрекал жену и неизменно и многократно во всеуслышание именовал Джучи своим родным сыном. Впоследствии утверждалось, что Борте попала в плен уже беременной; больше того, вопреки действительности стали говорить, будто она вовсе и не задержалась у меркитов, но сразу же была отослана ими Ван-хану, или Тогрул-хану, могущественному правителю кереитов, с которыми меркиты тогда находились в мире (как считают, его имя отразилось в имени знаменитого «пресвитера Иоанна», легендарного христианского правителя Центральной Азии). Ван-хан некогда был побратимом отца Чингисхана Есугай-Баатура, а к самому Чингисхану пока что — до их разрыва и жестокой, кровопролитной войны — относился как к сыну; с подобающим уважением он отнёсся и к пленнице, содержал её наравне с остальными своими невестками и вскоре в целости и сохранности, не притронувшись к ней, передал мужу. На пути домой Борте и родила сына, причём родила внезапно, когда никто этого не ждал. Не имея возможности устроить колыбель для младенца, верный слуга Чингисхана, сопровождавший её, замесил тесто из небольшого количества муки и завернул в него сына своего повелителя; потому-то Джучи, родившийся в дороге, и получил своё имя (по-монгольски оно означает нового гостя, появившегося с дороги). Эта история приведена в «Сборнике летописей» Рашид ад-Дина, официального историографа правителей монгольского Ирана и одного из первых биографов Чингисхана и его ближайших преемников2. Но разговоры о том, что настоящий отец Джучи — меркит Чильгир, велись в семье «покорителя Вселенной». Особенно должно было это задевать трёх остальных его сыновей от Борте, имевших право наследовать отцу, — прежде всего Чагатая и Угедея и в меньшей степени младшего, Тулуя. По крайней мере однажды дошло до открытого столкновения, случившегося в присутствии отца и вельмож. В 1219 году, во время подготовки к Среднеазиатскому походу, на семейном совете Чингисхан повёл речь о своём преемнике и первым назвал имя Джучи, предложив тому высказаться на сей счёт. Но не успел тот открыть рот, как его опередил Чагатай.