Леонид Кравченко - Лебединая песня ГКЧП Страница 3

Боже, какой еще длинный перечень можно выстроить в этом «черном списке» противостояний между братскими славянскими народами, что порождено преступными ошибками зарвавшихся в националистическом угаре государственных деятелей, расколовших в Беловежской Пуще великую страну.

Осталось сказать теперь главные слова: гибель СССР стала самым трагическим событием XX века, которое вызвало тектонические последствия для всего мира.

Было разрушено некое равновесие сил. Мир вдруг стал однополярным. И плохо скрываемое ликование «победителей», царствующих в этом однополярном мире, тоже оказалось не столь продолжительным. Мир вздрогнул от страшного удара по небоскребам в Нью-Йорке. США увязли в бессмысленных разорительных войнах в Ираке и Афганистане. Кровавая бойня в Палестине — как еще один страшный незатухающий конфликт.

Неожиданно на этом фоне возвысился независимый голос Венесуэлы и Боливии. Набирают мировое влияние Бразилия, Индия. И всех удивит стремительное развитие КНР, где умная экономическая политика с эффективным участием государства творит чудеса. Государство выходит по своему могуществу на второе место в мире.

И вдруг в этой цепи противоречивых процессов грянул мировой экономический кризис. Он крепко тряхнул всех, и конечно Россию. И больно стало всему миру.

Разумеется, у каждого боль — своя. Есть и такие, кто ее не чувствовал и не чувствует. Но моя боль станет понятнее читателю, когда он пройдет вместе со мною по страницам этой книги, написанной предельно искренне и откровенно. Ведь история горбачевской перестройки, в которую волею судеб я был затянут в самое ее пекло, для меня — не случайность. Это какая-то предрешенность, зов судьбы. Корни этого я нахожу в формировании моего характера деревенского мальчугана в семье сельских школьных учителей еще в предвоенное время.

Я родился тогда, когда мой отец, сельский учитель Кравченко Петр Павлович, будучи большим патриотом, отправился на войну с белофиннами. Его не призывали в армию, ушел добровольцем. Кроме фотографий и рассказов матери о его удивительной порядочности, я больше об отце ничего не знаю. После, в общем, бесславной той войны отец вскоре оказался на фронтах Великой Отечественной. По некоторым отрывочным сведениям, его вместе с другими попавшими в окружение под Одессой бойцами вывозили- на кораблях в сторону Севастополя. Но немецкие самолеты после нескольких налетов разбомбили и утопили наши корабли. Больше об отце ничего не знаю, но вечно чту его память как человека, не только давшего мне жизнь и наполовину украинскую национальность, но и как мужественного бойца.

Мать, Вера Григорьевна, родившаяся на Брянщине, училась в одной школе и даже сидела за одной партой с будущим знаменитым писателем Николаем Грибачевым. 54 года она отработала сельской учительницей начальных классов — сначала в Брянской, а потом в Смоленской областях. Рядом с ней до конца дней своих был ее второй муж, тоже сельский учитель, директор школы Абинин Василий Михайлович. Когда-то вместе с отцом и матерью он заканчивал Новозыбковское педучилище на Брянщине, тоже фронтовик, был тяжело ранен и позднее фактически усыновил меня.

В 1956 году, благословляя меня поступать на факультет журналистики МГУ, он скажет мне: «Сынок, ты решился на отчаянный шаг — чуть ли не первым в Смоленской области идешь в МГУ, да еще на такой факультет. Мужайся!». Василий Михайлович подарил мне единственный свой выходной костюм, снял со своей руки часы «Победа» и добавил: «Будь победителем всегда. И главное — люби свою маленькую и большую Родину. Будь патриотом!».

Этому завету я остался верен навсегда, хотя временами мне это дорого обходилось.

Но память меня возвращает к сентябрю 1941 года, когда мне всего-то исполнилось чуть больше трех лет и четырех месяцев. Тогда в нашу маленькую брянскую деревушку пришли немцы. Несколько часов их обоз, запряженный тяжеловесными откормленными конями, занимал наше Закочье и большое село Красное. Немцы растащили стоявшие кругом стога сена, расставили себе палатки, а в дома приходили за молоком и яйцами. Бабка то и дело ругалась с ними, но поначалу они были незлобливы. Мать знала несколько немецких слов и как могла изъяснялась с ними.

Но Брянщина — край партизанский, и мне не дозволено было знать того, что в соседнем лесу, который начинался прямо от нашей деревеньки, уже создавался партизанский отряд.

Помню, однажды днем мать со старым дедом о чем-то шептались, а на ночь мы все легли спать на полу, одевшись. Меня даже обули в лапотки. А поздно ночью мы тихо вышли во двор, где стояла уже запряженная в подводу наша корова. На подводу сложили всякие мелкие пожитки, еду, и все тихо потянулись в лесочек…

Было бы странно ждать от меня партизанских воспоминаний. В калейдоскопе памяти остались люди с винтовками, перетянутыми через грудь патронажами. Куда-то они уходили, откуда-то иногда доносилась стрельба. Позднее я узнал о крупных операциях, в которых участвовали мои дядя и тетя. Это была сложнейшая операция, она даже вошла в историю Отечественной войны. Партизанам удалось взорвать «Синий мост» на железной дороге, которая шла недалеко от нашей деревни в сторону Сталинграда. Жертв было много, а моя тетя даже получила орден.

Главное— немцев выгнали из партизанской зоны. Позднее мне очень хотелось быть причастным к партизанским подвигам, приходилось фантазировать. Особенно когда после войны переехали на родину отчима в Велижский район Смоленской области, где и началась моя учеба в Логовской семилетней школе.

Как партизанский ребенок, я без конца придумывал разные истории и даже «сообщал по секрету», как мы с тетей немецкий танк заминировали. На самом деле мои бои были местного значения и велись они с наглым… козлом. Он все таскался за мной, а однажды настолько обнаглел, что подцепил рогом за ремешок моей рубашки, да и забросил меня себе на спину.

Но временами действительно было страшно. Однажды мы гуляли с тетей вблизи лесочка, собирали землянику. И вдруг над нами появился немецкий легкомоторный самолет. Мы побежали, хотели спрятаться. Самолет— за нами и даже пострелял рядом. А потом мы кинулись к стогу сена, и тут немецкий летчик на бреющем махнул нам рукой и что-то сбросил в нашу сторону. Было страшно — вдруг взорвется. Тетя тихонько, выждав паузу, подошла к посылке с воздуха. Потом меня позвала. Оказывается, немец только пугал, а сам хороший гостинец сбросил — набор шоколадных конфет. Тетя Шура в сердцах скажет: «Все-таки не все у них сволочи!».

Послевоенная школа запечатлелась в моей памяти как ребячья коммуна. Время было такое голодное, что каждым кусочком хлеба, картошки, яйца — всем делились как могли. И учиться помогали друг другу, вытаскивали даже самых отстающих. Свою самодеятельность придумывали вместе с учителями. А мои родители и жили в этой школе — квартиры для приезжих не нашлось. Здесь и учили ребят. К шестому классу я даже какую-то пьесу написал, потом вторую. Вместе с учителями сыграли пьесу, тут уж, конечно, мои родители гордились моими первыми литературными опытами.