Е. Нилов - Боткин Страница 3

Не раз позднее слышал Сережа рассказ о том, как его другой брат, Николай, нашел в Вене Гоголя, страдающего приступами жесточайшей лихорадки и близкого к смерти. Он вывез Гоголя из гостиничных номеров, устроил у себя, лечил, выхаживал, а потом поехал с ним в Рим. Еще в дороге Гоголь стал шутить и уже совсем здоровым приехал в Рим, о чем тут же были уведомлены депешей обитатели дома на Маросейке.

Не. выезжая никуда далее пригородов и окрестностей Москвы, Сергей Боткин, как и его младший брат и сестры, познакомился еще ребенком с европейскими государствами не только по книгам и на уроках географии. Старшие Боткины часто уезжали в Париж, Лондон, к берегам Средиземного моря; из всех этих мест в родную семью шли письма. Дети находили в конвертах почтовые открытки с видами, что было тогда новостью для России. Иногда братья присылали собственные зарисовки, дагерротипы, Далекий Запад приближался к Москве.

В 1845 году к тринадцатилетни) Сережи Василий Петрович наглел ему учителя — Аркадия Францевича Мерчинского, воспитанника Московского университета. Это был талантливый педагог, умный, разносторонний человек.

Под влиянием Мерчинского у Сергея созрело желание изучать математические науки и поступить на физико-математический факультет.

Однако ни увлечение математикой, ни любовь к музыке не могли отвлечь Сергея Боткина от общения с друзьями Василия Петровича. По-прежнему стремился он присутствовать на всех сборищах за «большим столом», по-прежнему слушал затаив дыхание чтение рукописей, книг, потом критику прочитанного — отзывы, часто восторженные или безжалостные, уничтожающие, но всегда искренние.

О спорах в кружке Герцен вспоминал: «Наши теоретические несогласия вносят жизненный интерес. Они рождаются из потребности деятельного обмена мысли, держат умы бодрее, мы растем в этом трении друг о друга».

Но с каждым годом споры делались все ожесточеннее. Становясь старше, Сергей старался разобраться в сущности их, понять, почему люди, которые были для него высшими авторитетами, — брат Василий, Белинский, Грановский, Герцен не могут прийти к общему мнению.

Как-то в его присутствии на подмосковной даче в Соколове неожиданно разгорелся между друзьями Спор. Сергей не заметил, с чего и нак начался разговор. Белинский, обращаясь к сидящему в плетеном кресле Грановскому, говорил взволнованно, убеждающе:

— Вы, конечно, цените в человеке чувства. Прекрасно! Так цените же и этот кусок мяса, который трепещет в его груди, который вы называете его сердцем и которого замедленное и ускоренное биение верно соответствует каждому движению вашей души. Вы, конечно, очень уважаете в человеке ум? Прекрасно! Так остановитесь же в благоговейном изумлении и перед массой его мозга, где происходят все умственные отправления, откуда по всему организму распространяются через позвоночный хребет нити нервов, которые суть органы ощущений и чувств. Надо отбросить все прежние заблуждения и понять, что природа человека не двойственна, а едина.

Грановский возразил скорбно:

— Я никогда не приму вашей сухой, холодной мысли единства тела и духа. В ней исчезает бессмертие души. — И добавил еще тише: — Личное бессмертие мне необходимо.

В семье Боткиных никто не подвергал сомнению существование души. О душах умерших молились так же, как о здравии живых. То, что услышал Сергей в Соколове, было для него н ново и непонятно. Сергей заговорил о своих сомнениях с Аркадием Францевичем. Мерчинский посоветовал почитать сочинения Герцена и принес ему статью, напечатанную в «Современнике», — «О месте человека в природе».

Сергей прочел: «Человек не вышел готовым из рук творца. Палеонтология, сравнительная анатомия н физиология говорят о том, что человек лишь звено в великой цепи природы. Человека и природу должно не противопоставлять друг другу, а рассматривать как две главы одного романа, две фазы одного процесса». И дальше: «Поскольку человек фаза природы, а природа материальна, это значит прежде всего, что человек сам материален, следовательно в нем нет ничего непознаваемого. Открыт путь к изучению всех видов деятельности человека, включая самую таинственную из них — жизнь».

Сказанное Герценом было интересно. Но Грановский — столь же светлый и оригинальный ум — думает иначе. Иное мнение и у брата Василия…

Так споры взрослых будили в подростке Боткине новые мысли, заставляли искать свой путь к истине.

Глава II

В пансионе Эннеса

«Будучи еще в пансионе Эннеса он поражал Белинского и меня своей огромной любознательностью».

В тихом Успенском переулке стоял двухэтажный особняк. К нему примыкали просторный двор, большой тенистый парк с вязами, дубами и березами.

Дом арендовал эльзасец Эннес, содержатель пансиона для мальчиков. Учебное заведение было открыто для богатого купечества; преимущественно сюда отдавали детей жившие в Москве иностранцы.

В один из августовских дней в гостиной господина Эннеса ожидали результатов приемных испытаний. Отцы экзаменующихся — московские купцы, иностранные коммерсанты — терпеливо сидели на шведских стульях, изредка перебрасываясь между собой двумя-тремя фразами.

Среди модного европейского платья и московских длиннополых сюртуков виднелись студенческие мундиры, но их владельцы — гувернеры, домашние учителя — стояли отдельной группой. Тут был и Аркадий Францевич Мерчинский, воспитатель Сергея Боткина.

Пока шли экзамены, Аркадий Францевич переговорил насчет дополнительных уроков по латинскому языку для Боткина. Господин Эннес любезно разрешил, сказав, что у него есть воспитанник из Сибири, родители которого просят о том же: мальчики могут заниматься вместе.

И вот в кабинете Эннеса произошла встреча. Один из них, высокий, худощавый, красивый юноша, с улыбкой доброго юмора посмотрев в глаза другому, шепнул, растягивая по складам:

— Скажут сво-е пра-ви-ло.

Второй не успел ничего ответить. Он только посмотрел на нового товарища, прищурясь, как смотрят все близорукие. Он был меньше ростом, широкоплеч, коренаст, с льняными волосами и удивляющими при них темными густыми бровями.

Господин Эннес был сух, но безукоризненно вежлив. Поздравив новых воспитанников с поступлением в пансион, он объяснил, что им разрешено приватно брать уроки латинского языка, и предложил познакомиться. Пансионеры подали друг другу руки.

— Николай Белоголовый!

— Сергей Боткин!

Их определили в разные классы: Белоголового в четвертый, Боткина в пятый — и только для латыни соединили вместе.