Борис Щенников - У войны жестокие законы Страница 3

Через несколько дней батарейцам зачитывали сообщение Совинформбюро. На Волховском фронте, в районе Званки, говорилось там, шли бои местного значения.

На Волховском плацдарме

Солдату на войне не положено знать, куда везут, зачем «гонят». Начальству виднее! Все мы безгранично верили партии, правительству, товарищу Сталину, своим командирам и были убеждены, что, несмотря на временные успехи, фашистам не удастся нас одолеть, верх все равно будет наш. И все же вопрос о том, где, как и чем придется воевать, волновал каждого.

Вернусь к февралю сорок второго, когда наш полк получил материальную часть и, прибыв в подмосковную деревню Лукино, стал спешно готовиться к выступлению на боевые позиции. Специалистов по реактивным установкам в силу повышенной секретности нового оружия было мало. Всего три лейтенанта, которых распределили по одному на каждый дивизион. Поэтому освоение огневиками загадочных машин, стоявших зачехленными в ближайшем лесу, под усиленной охраной, сопрягалось с большими трудностями.

Мы, связисты, тоже готовились к предстоящим боям. Обвешавшись тяжелющими железными катушками с телефонным кабелем, под командованием неуемного сержанта Безукладникова с утра и до темна месили глубокий снег, «совершенствуясь» в скорости прокладки проводной связи… Потом на болотах Волховского плацдарма мы посмеивались над этим. Лучше бы сержант научил нас исправлять телефонные аппараты. (На Свердловских спецкурсах радистов мы нажимали больше на морзянку, полагая, что нас будут забрасывать в тыл.)

Словом, все учились и все ждали первого залпа. Но состоялся он только 14 марта на Волховском фронте под городом Киришп и стал одновременно и учебным, и боевым.

В тот день, на рассвете, наш полк, выгрузившийся позапрошлой ночью под вой «юнкерсов» и разрывы бомб на недавно освобожденной станции Будогощь, занял огневые позиции в районе населенного пункта Посадников Остров. И здесь мы впервые увидели свои «катюши» расчехленными.

До нас на этом участке «катюш» не было, поэтому о предстоящем залпе на всякий случай оповестила все части и подразделения. Но это мало помогло. Когда по небу понеслись видимые невооруженным глазом 384 ракетных снаряда с огненными хвостами (тогда почему-то их называли реактивными), а воздух огласился оглушительным громовым грохотом, началось что-то невероятное. Разбежались и немцы, и наши. Ошалелые лошади с диким ржанием носились по заснеженным полям. Да что говорить! Даже некоторые наши батарейцы от такого «светопреставления» нырнули в сугробы а лежали там до тех пор, пока все не стихло. Почти шестнадцать тонн смертоносного груза обрушилось на головы фашистов в какие-то считанные минуты! Не зря они прозвали наши установки «адскими машинами» и потом всю войну боялись их, усиленно за ними охотясь.

Залп под Киришами был первым и последним нашим общеполковым залпом, своего рода визитной карточкой полка, больше чаш полк вместе почти никогда не собирался, а действовал подивизионно на Волховском плацдарме, куда нас бросили на выручку Второй ударной армии. Добирались мы туда несколько суток без сна и отдыха. Если бы мне не пришлось это пережить самому, никому не поверил бы, что можно спать на ходу. Идешь и спишь. Остановилась колонна, наткнулся на впереди идущего солдата — проснулся. К чему только не привыкает человек! Но это были только цветочки.

Плацдарм был захвачен на левом берегу Волхова зимой сорок первого. Туда ввели Вторую ударную, хорошо оснащенную армию и Тринадцатый кавалерийский корпус — с тем, чтобы к весне сорок второго года прорвать наконец блокаду Ленинграда. Никто из нас тогда еще не знал о предательстве генерала Власова, по вине которого армия не выполнила задачу и попала в окружение. А мм, рядовые, поначалу даже и не помышляли, что находимся на небольшом плацдарме, на котором скоро придется хлебнуть лиха и которому потом суждено будет сыграть особую роль в снятии блокады Ленинграда, освобождении Новгородской, Ленинградской, Псковской областей, а потом и Прибалтики.

Со Второй ударной нас соединял небольшой коридор-горловина в районе железнодорожной станции Мясной Бор, который простреливался немцами с обеих сторон. Фашисты из кожи вон лезли, чтобы захлопнуть его, не жалея на это ни бомб, ни снарядов, ни пуль.

Особенно ожесточенного напряжения бои достигли к маю. Оказалось, что мы сидим в сплошных болотах, которые к этому времени до того вспухли, что не только проехать — пройти было невозможно. Бесчисленные снежные бугорки, которые мы принимали за болотные кочки, растаяв, оказались трупами наших погибших солдат. Сколько же их тут полегло! И все молодежь.

По обочинам раскисших зимних дорог обнажились груды конских копыт. Несладко же пришлось нашим кавалеристам, коль поели своих боевых коней! Волхов тронулся, наведенную наспех переправу немцы постоянно бомбили. Попробуй подвези вовремя продукты и боеприпасы! Бывало, что в полку не оставалось ни одного сухаря. Солдаты пускали в дело трупы вытаявших, вздувшихся лошадей. Это возбранялось. Но что было делать?

Гитлеровцы, конечно, понимали наше положение и предпринимали все, чтобы столкнуть нас в Волхов. Велась и усиленная идеологическая обработка. Сыпались на нас пропагандистские листовки. Из репродукторов, установленных на переднем крае, фашисты старательно убеждали нас, что войну мы проиграли, что наши пленные красноармейцы живут у них, мол, сытно, и т. п. И призывами сдаваться, переходить к ним. А под конец, гады, включали наши русские народные песни.

Никто всерьез не воспринимал эту агитацию. Но некоторые не выдерживали суровых условий боев в болотах, в постоянном мокре, холоде и впроголодь, Стали

появляться «самострелы», дезертиры и даже перебежчики. Но с такими расправлялись круто сами же красноармейцы.

В сложившейся обстановке выход для нас был только один — носить продукты и снаряды только на себе, пока не построим лежневые дороги. Но шутка сказать — на себе! Каждый снарядик весил сорок два килограмма. Для одного батарейного залпа требовалось шестьдесят четыре таких «поросенка». Почти три тонны! Но иного выхода не было.

Однажды на батарею не вернулись двенадцать бойцов со снарядами. ЧП! Да еще какое! Дело в том, что основной секрет нашего оружия заключался в снаряде. За потерю хотя бы одного такого снаряда карали сурово. Всю ночь командир огневого взвода лейтенант Слободин проискал затерявшихся красноармейцев. Нашел их километрах в пяти от расположения батареи, где-то в стороне. Оказывается, заблудились ребята. Чуть-чуть к немцам не пришли!

А фрицы между тем все более ожесточались. Одна атака сменялась другой. По неточным данным, за время боев на плацдарме наш полк отразил более ста семидесяти контратак, уничтожил шестьдесят танков и до четырех полков живой силы противника! Кто воевал, тот понимает, что это значит.