Алексей Полянский - Ежов (История «железного» сталинского наркома) Страница 30

Наверное, из всех троцкистов Радек был самым «саморазоблачившимся». После возвращения из ссылки он активно включился в троцкистскую кампанию, одновременно превознося Сталина. Перед ним распахнулись двери газет, журналов и книжных издательств, он стал ездить за границу. Четыре года проработал заведующим Бюро международной информации РКП(б) и принимал участие в работе над проектом новой Конституции СССР. Казалось, что Хозяин простил ему прошлые оппозиционные грехи и даже приблизил к себе. Но не тут-то было…

Два с половиной месяца Радек упорствовал и никоим образом не хотел сознаваться в участии в троцкистском заговоре, требовал встречи со Сталиным. Хозяин согласился переговорить с ним, пообещал сохранить ему жизнь в обмен на сотрудничество со следствием и разоблачения на процессе вредительской деятельности агентуры Троцкого в СССР. Таким же образом удалось обработать и Сокольникова, которого, кроме троцкизма, обвиняли еще и в шпионаже в пользу Англии.

Здесь Сталин поступил мудро. Сохранение жизни саморазоблачившимся подсудимым — хороший стимул для участников следующих процессов.

Других, включая Пятакова, успешно обрабатывали следователи, которыми, кроме Агранова, руководили начальник особого отдела Израиль Леплевский и начальник секретно-политического отдела Владимир Курский.

Ежов внимательно читал принесенные ему Аграновым протоколы допросов, о которых ему предстояло в ближайшее время доложить Сталину. Он старался ничего не упустить, чтобы Хозяин не застал его врасплох своими вопросами. Многое приходилось уточнять.

— Директивы Троцкого о вредительстве поступали только Пятакову?

— Нет, еще и Радеку, это будет дальше, в протоколе его допроса от 25 декабря.

— На процессе и Радек, и Сокольников, и Пятаков должны подтвердить, что им из разных источников было известно о переговорах Троцкого с заместителем Гитлера Гессом. И вот еще что. Радек, именно Радек должен упомянуть на процессе о связях маршала Тухачевского с Параллельным центром. Но только упомянуть, что ему известно об этом. А то он нафантазирует чего-нибудь.

Агранов быстро записывал все указания карандашом в блокнот. Ежов внимательно посмотрел на него. Все-таки это загадочная личность.

В 1921 году Агранов оставил пост секретаря СНК и стал работать только в ВЧК, но не руководителем, а тем же особо уполномоченным. «Проколов» в СНК у него не было — кто-кто, а он, Ежов, наверняка бы знал об этом. Значит, его должность была очень важной и кого-то это устраивало. Наверное, Сталина.

Он участвовал во многих крупных чекистских операциях начала двадцатых годов, в Петрограде возглавлял следствие по делу о «контрреволюционной организации профессора Таганцева». Тогда расстреляли восемьдесят восемь представителей интеллигенции, в том числе и знаменитого поэта Николая Гумилева.

Вообще Агранова можно было считать родоначальником секретно-политической работы в ВЧК. Он организовывал хитроумные агентурно-оперативные операции сначала против бывших эсеров и меньшевиков, а потом и против оппозиции в большевистских рядах.

Он был специалистом по работе среди интеллигенции, и многие попались в умело расставленные им сети. Агранов имел приятельские отношения со многими известными писателями, артистами, художниками, учеными и знал о них все. Дома и на даче часто устраивал вечера для богемы, был прост и доступен и всех просил называть его по имени — Яней. Дружил с Маяковским. Когда в тридцатом поэт застрелился, актриса Вероника Полонская, его любовница, первому позвонила именно Агранову, тогда замначу ОГПУ по Москве. Он сразу примчался на их квартиру. Говорили, что Маяковский воспользовался пистолетом, подаренным ему когда-то Аграновым. Но тот отрицал это.

— Вы свободны, Яков Саулович, — сказал Ежов, откладывая в сторону стопку только что просмотренных им документов. — В семь вечера будьте на месте, я вас вызову.

— Вот еще что, Николай Иванович, вкрадчивым голосом проговорил Агранов, доставая из папки лист бумаги. — В Лефортове под следствием находится Василий Никифорович Степанов, бывший сотрудник Наркомпроса. Обвиняется в контрреволюционной троцкистской деятельности. Он сообщил следователю, что хорошо знает вас, написал письмо на ваше имя, где клянется в своей невиновности.

Ежова словно током ударило. Василий, когда-то честный рабочий парень, боец на Гражданской, верный революции человек, связался с троцкистскими бандитами. Кому же тогда верить? А может быть, ошибка, кто-то оговорил его? Но почему же Агранов взялся доставить ему это письмо? Его ли это дело, заниматься такими пустяками. Обычно все это делается через секретариат. Ясно: видимо, Яня, чувствуя свою неминуемую гибель, хватается руками за воздух; надеется спасти себя, задумав доложить Сталину о связях Ежова с разоблаченными троцкистами, выиграть время, а потом придумать еще какую-нибудь провокацию. Ну нет, милый мой, здесь у тебя ничего не получится.

— Я не знаю такого, — резко ответил Ежов.

— Но может быть, вы забыли, вот он тут пишет.

— Мне наплевать на то, что пишет какой-то троцкистский выродок, сказал Ежов, поднявшись из-за стола. — Я секретарь ЦК и наркомвнудел, меня знает вся страна. Но это не значит, что я должен лично знать шпионов, вредителей и диверсантов, которые еще ходят по нашей земле.

Ежов сделал паузу и взял со стола папиросу. Потом, строго взглянув в сторону Агранова, сказал:

— Впредь прошу не передавать мне никаких писем от подследственных и их родственников. Это мое распоряжение и поставьте о нем в известность все руководство и Секретариат.

18 марта 1937 года

Ягода был обречен. Николай Иванович уловил это почти полгода назад, когда 7 Ноября перед парадом Сталин, здороваясь с советскими руководителями, демонстративно не подал руку наркому связи Ягоде. После получения от Хозяина установок перед февральско-мартовским Пленумом Ежов понял, что ему скоро придется заниматься Ягодой как подследственным. Сталину явно хотелось видеть его в компании с Рыковым, Бухариным и другими правыми.

Многие ставленники Ягоды уже сидели, да и его арест был вопросом времени. Сталин намекнул на днях Ежову, что неплохо бы провести совещание руководящих работников НКВД и сообщить о раскрытом заговоре, которым руководил их бывший нарком. Ежов понял, что это делается как для того, чтобы деморализовать еще находящегося на свободе Ягоду, до которого наверняка дойдут сведения о совещании, так и для оказания давления на всех работающих в НКВД «ягодинцев» с тем, чтобы они во имя собственного спасения бросились доносить друг на друга. Да, мудрый человек Сталин, ничего не скажешь.