Георгий Холостяков - Вечный огонь Страница 30

Краснофлотцы входили в его квартиру на улице Горького на цыпочках, почти бесшумно - все знали, как тяжело Островский болен.

Он лежал в постели лицом к окну, очень худой и бледный, в военной гимнастерке с орденом Ленина и ромбами бригадного комиссара в петлицах. В комнате были мать и жена писателя. Кто-то из них начал разговор.

Я присел на стул у постели Николая Алексеевича, краснофлотцы стали вокруг. Знакомясь, Островский ощупывал тонкими чуткими пальцами мою руку. Дойдя до жесткой широкой нашивки на рукаве и будто увидев ее, сказал, что, наверное, у нас одинаковые звания (я не стал объяснять, что звания еще не имею, а одну широкую ношу по должности). Потом спросил, сколько мне лет, и мы вспомнили гражданскую войну.

- Отстал я тут, отстал! - вздохнул Островский. - А иногда представляю себя тоже на Дальнем Востоке. Где-нибудь на границе. Комиссаром батальона, например...

Краснофлотцы рассказывали писателю, как читают у нас на флоте его книгу. Панкратов сообщил, что подводники брали с собой Павла Корчагина и в поход, за который сейчас награжден весь экипаж лодки. Островский знал про это награждение и заинтересовался Панкратовым:

- Где же ты там, товарищ? Ты подойди поближе, расскажи!..

Каждое слово он произносил четко, внятно, поворачивая к собеседнику голову и стараясь коснуться его рукой - вероятно, это помогало ему запомнить человека.

Когда заговорили о комсомольском съезде, Островский снова оживился. Показав на радионаушники, висевшие на спинке кровати, он сказал:

- А я тоже присутствовал на вчерашнем заседании. И вас слушал! - он повернул лицо ко мне. - Сегодня сразу узнал по голосу...

Мать писателя сделала нам знак, что пора уходить. Островский как-то это почувствовал и пожаловался.

- Вот уже прогоняют вас, а я совсем не устал!.. На прощание мы спросили, что передать Тихоокеанскому флоту.

- Крепкое рукопожатие! - энергично ответил он. - И самый родной привет подводникам. Передайте, что честно тружусь по двенадцать часов в день. Скоро кончу новый роман - Рожденные бурей. Первые же экземпляры пришлю вам на подводные лодки. Когда прочтете, очень прошу покритиковать, взять меня в переплет по-настоящему. А еще передайте вашим товарищам, что Островский парень веселый!..

Мы уходили с ощущением, что побывали в доме, где живет само Мужество. Живет и борется, несмотря ни на что.

Скоро из этого дома вышла в мир новая боевая книга. Только прислать ее подводникам сам Островский не успел. Когда роман Рожденные бурей напечатали, его уже не было в живых.

Перед отъездом из Москвы довелось еще раз побывать в Кремле. В Свердловском зале М. И. Калинин вручал награды. Четыре месяца привыкал я к мысли, что награжден орденом Ленина, но здесь переживал все заново.

Получающих награды немного. Обстановка непринужденная, сердечная. Каждый имел возможность что-то сказать Михаилу Ивановичу, и он тоже что-то говорил каждому.

Вручив орден мне, Калинин заговорил о Тихоокеанском флоте, о том, что значит он для страны и как надеются на тихоокеанцев правительство, народ. Не могу себе простить, что не записал эти слова, пока помнил их точно.

На Красную площадь я вышел, охваченный одним желанием: скорее домой, на флот - сколько там дел!

Покоренные просторы

Успех Щ-117 (она не только пробыла в море вдвое дольше проектного срока автономности, но и прошла без пополнения запасов рекордное для того времени расстояние - свыше трех тысяч миль) открывал новые перспективы в боевой подготовке подводных лодок. В приказе, посвященном итогам ее похода, командующий флотом призвал тихоокеанцев шире развернуть стахановское движение. В порядок дня вставало освоение двойной автономности другими экипажами.

Но, как уже говорилось, мы не считали этот срок пребывания в море пределом возможного. А потому нужны были и новые экспериментальные походы. Подготовка к ним началась в бригаде еще до возвращения лодки Египко.

Одна щука, которую готовили во второй стахановский, подвела: уже после того как на борт были приняты все запасы, на лодке, в результате оплошности при контрольном погружении, залили аккумуляторную батарею... Стали думать, какую лодку послать вместо нее. Просились чуть ли не все командиры. Но флагманские специалисты и начальник штаба, став придирчивыми вдвойне, отставляли одну кандидатуру за другой.

Среди немногих, кто в этот поход не просился, был командир Щ-122 Александр Васильевич Бук. Между тем постепенно складывалось мнение, что как раз его лодка могла бы, не посрамив бригады, выполнить ответственную задачу.

Бук, в прошлом черноморец, был старше большинства наших командиров, участвовал в гражданской войне.

Когда он привел свою лодку из Владивостока, я спросил его, как спрашивал и других, с охотой ли он сюда шел. Конечно, не каждый ответит на такой вопрос чистосердечно, но всегда хотелось знать, как настроены люди, которых ждет в нашей базе много трудностей, и приятно было открывать завзятых моряков, кому важнее всего море, походы.

- Шел с большим удовольствием! - ответил Бук и так улыбнулся, что сомневаться в его искренности не приходилось.

Не потребовалось много времени, чтобы убедиться: плавать он действительно очень любил. Экипаж лодки вскоре стал одним из передовых в бригаде. Но у Бука произошел разлад в семье, очевидно давно уже назревавший, и это повлекло за собой персональное дело. Сгоряча Бука исключили из партии.

Можно было надеяться, что парткомиссия флота такую крайнюю меру не утвердит. А Бук старался доказать всей своей работой, что достоин звания коммуниста. Но просить, чтобы почетное задание дали ему, не смел.

В этого командира хотелось верить. Еще раз посоветовавшись с начальниками штаба и политотдела, я решил спросить его самого, как бы он отнесся к возможности пойти в такой поход. Александр Васильевич весь просиял...

Командующий флотом с нашим выбором согласился, и мы проводили Щ-122 в море. Лодке предстояло нести позиционную службу пятьдесят суток, отрабатывая в то же время плановые учебные задачи.

Первые две недели плавания прошли спокойно, не было даже штормов. Бук доносил, что экипаж освоил сдвинутый на полсуток - по опыту Египко распорядок походной жизни и все обстоит нормально.

А на шестнадцатые сутки мотористы услышали подозрительный стук в одном из цилиндров левого двигателя. И вскоре выяснилось: поврежден поршневой подшипник. Обнаружилось это на исходе ночи, незадолго до погружения. Под водой, когда лодка ходила на электромоторах, неисправный цилиндр сняли и сделали на подшипнике баббитовую напайку. Повреждение, как таковое, было устранено. Но характер его указывал на неполадки в системе смазки. Возникала необходимость проверить остальные семь цилиндров, пока не застучало в каком-нибудь из них.