Морис Левер - Айседора Дункан: роман одной жизни Страница 30

— Так больше продолжаться не может! — взорвалась Айседора, обращаясь к учителю пения. — Не могу допустить дальнейшей распущенности. Вы неспособны держать их в руках. Вы за ними не следите.

— Я не виноват, хозяйка, — отвечал тот. — Они вылезли через окошко, пока я спал. Это сущие дьяволята, честное слово.

— К тому же они фальшивят, когда поют. Голоса ломаются. Публика это замечает. Они портят мне весь спектакль!

— Но это… византийские песнопения, хозяйка.

— Я тоже так говорила поначалу, но теперь уже мне не верят. Конечно, можно сваливать вину на византийскую манеру пения! На самом деле это какофония. И вы отлично знаете это сами!

На дурное поведение мальчишек жаловалась и администрация гостиницы. «Херувимчики» требовали к каждому блюду черного хлеба, маслин и сырого лука. И если им не подавали требуемое, они швыряли в лицо официанту мясо вместе с тарелкой. А один из маленьких негодяев даже пригрозил метрдотелю ножом.

Наконец чаша терпения переполнилась. Айседора повела хористов в магазин, одела их в европейские костюмы, положила каждому в карман небольшую сумму денег, железнодорожный билет до Афин в вагоне второго класса и сама отвезла их на вокзал. Поезд медленно двинулся в клубах черного паровозного дыма.

А тем временем, устав от того, что он называл «безумными выходками» Айседоры, Александр Гросс объявил ей, что отныне отказывается быть ее антрепренером. Пришлось ей обратиться к Йозефу Шурману, импресарио многих звезд. Тот согласился заниматься ее гастролями. Многоопытный делец и специалист международного масштаба в зрелищных делах, Шурман давно присматривался к этой босоногой американке, почуяв в ней великую танцовщицу. И не ошибся.

Через неделю после отъезда молодых хористов Айседора получила письмо от Козимы Вагнер с приглашением обсудить с ней предстоящий фестиваль в Байройте.

Встретиться с Козимой, дочерью Листа, подругой Вагнера, было равноценно переходу, хотя и временному, из категории смертных людей в царство полубогов. Несмотря на свои шестьдесят пять лет, вдова маэстро сохранила свою властную красоту молодости. Чудные зеленые глаза, хотя и слегка поблекшие, освещали удлиненное строгое лицо, унаследованное от отца. Смущенная, Айседора не смела рта открыть, но пожилая дама ободрила ее улыбкой.

— Мне очень понравился ваш спектакль, фрау Дункан, — начала она с места в карьер. — Уверена, что и Рихард высоко его оценил бы. Сколько раз он приходил в ярость от берлинского кордебалета! Он терпеть не мог академический танец. К тому же их костюмы он считал отвратительными. А вот вы — та дева-цветок, о которой он всегда мечтал. Сможете ли вы принять участие в предстоящем фестивале, танцуя в «Тангейзере»?

— Мадам, это моя заветная мечта, но одна я не могу танцевать и не знаю, как сложатся у меня отношения с театральным кордебалетом: у нас такие разные взгляды… Если бы у меня была своя школа танцев! Я бы привела с собой целую толпу нимф, фавнов и сатиров…

— Не беспокойтесь, все будет улажено. Я сама буду присутствовать на всех репетициях. Что же касается школы, то когда-нибудь она у вас будет, я уверена в этом.

Пришлось предупредить Шурмана, чтобы он отменил все текущие контракты. Импресарио был очень огорчен.

— Айседора, вы доконаете меня. Вы понимаете, что вы делаете? Надо именно сейчас выступать как можно больше.

— А что я буду делать в Байройте, разве не выступать?

— Байройт — это не для вас. Байройт — это молебен, священная высота, мистический фестиваль, религиозная мистерия… не знаю, как его еще назвать. От ваших вагнерофилов с их обмороками и истериками у меня мороз по коже. Вот увидите, к чему приведет вся эта идеологическая дребедень, вот увидите. Ведь вы считаете себя сторонницей социализма… Нет, серьезно, Айседора, скажите, что вы собираетесь делать в этой Мекке германистов? Будете кадить ладаном великому и оглушительному богу Одину? Вас там и не заметит никто. Сейчас не время для этого, уверяю вас… Уже повсюду появляются ваши подражательницы. А если будете оставаться в тени, ваши имитаторши вас переплюнут. Вот уже в Лондоне появилась некая Мод Аллан, она выступает с шумным успехом каждый вечер, слепо повторяя все, что вы делаете…

— Как вы сказали? Мод Аллан? Знаю ее! Бедная девушка из Америки, если не ошибаюсь. Прислала мне письмо несколько месяцев назад. У нее не было ни гроша, и она попросила разрешения смотреть из-за кулис все мои спектакли.

— И вы, конечно, разрешили.

— Конечно. Мне это не мешало: каждый вечер она забивалась в уголок и уходила, ни слова не говоря.

— Она не теряла времени, эта ваша протеже, и украла у вас все: ваши па, жесты, покрой одежды… Все, все, вплоть до цвета ваших занавесов. А сейчас каждый вечер народ ломится, чтобы посмотреть ее «Саломею».

— Ну а мне какое дело?

— Прошу вас, Айседора, хотя бы изредка вставайте обеими ногами на землю: вы не в Парфеноне. Больше того: представьте, что Мод Аллан заявила в одном интервью, что она вас не знает и даже не слышала никогда о вас, что вы, наверное, одна из ее бесчисленных подражательниц. Ну, что скажете? Если не верите, читайте газеты; я принес вам несколько вырезок.

— Йозеф, бросьте, все это меня не интересует.

— А если ваше место займет кто-нибудь другой, это вас тоже не заинтересует? Повторяю, Айседора, совершенно необходимо выступать, иначе через три месяца вы прекратите существовать, вас просто забудут. Я и так уже с трудом доказываю Фроману, директору «Дьюк оф Йорке тиэтар», что вы единственная создательница этого жанра. А все из-за мисс Аллан! В результате — никаких контрактов с Лондоном заключить не удалось. Поверьте, я не пожалел средств для этого, вы меня знаете.

— Не беспокойтесь, все уладится.

— Вы сохранили письмо мисс Аллан?

— Кажется, да… А что?

— Дайте его мне, я опубликую его в газетах. Это единственный способ заставить ее замолчать, и я смогу заключить контракт с Фроманом.

— Если настаиваете, я согласна, но сейчас оставьте меня в покое, я должна готовиться к фестивалю в Байройте. Прошу вас только договориться обо всем с руководством фестиваля.

— Вы настаиваете?

— Да, Йозеф, настаиваю, уверена, что я там многому научусь. Мне нужно испить из самого источника этой музыки, понимаете? К тому же я обещала Козиме Вагнер.

— Хорошо, но предупреждаю, Айседора, сразу после фестиваля вас ждут гастроли в Петербурге, Москве, Варшаве, в Голландии и опять в Берлине…

— Обещаю, что после Байройта вы будете делать со мной все, что захотите.

Импресарио, конечно, не поверил ей. Он знал, что она будет поступать как захочет, что душевные порывы ей дороже денег.