Сергей Михеенков - В донесениях не сообщалось... Страница 31

На третий и четвертый день было тоже тихо. Мои автоматчики поправляли свои окопы. По ночам оборудовали брустверы, прокапывали соединительную траншею. Днем отдыхали. Набирались сил. Во взводе прибавилось еще два ручных пулемета. В тылу, где-то у парома, работали наши оружейники, ремонтировали побывавшее в бою стрелковое оружие. Вот и подбросили нам из своих мастерских еще два дегтяря. Я их взял в свой окоп. Один — для себя. Другой поручил связному Петру Марковичу. Пулеметчика, который находился слева от меня, я переместил дальше на фланг. Вместе с пулеметами принесли шесть дисков. Арсенал наш пополнился.

Когда мы стояли в обороне, я сам чистил и смазывал свой пулемет, заряжал диски.

В 50–60 метрах в тылу за нашими окопами расположился расчет станкового пулемета «максим». Командовал расчетом сержант Кизелько. Окоп свой пулеметчики копали ночью. Где-то раздобыли большие саперные лопаты, видимо у минометчиков, и отрыли окоп довольно быстро. «Максим» стоял на дне окопа, накрытый плащ-палаткой. Кизелько должен был прикрывать не столько нас, сколько минометчиков, которые расположились за опушкой леса в небольшой впадине среди кустарника, в случае если немцы прорвутся через наши окопы.

Минометчики накапливали запас мин. Днестр уже разлился, разошелся широко по своим поймам и рукавам. Мины подвозили на лодках. А это — 10–12 километров опасного пути. Мины доставляли в основном ночью.

Как оказалось, сигнал для атаки — стук лопаты о лопату — оказался удачным. Ракета, брось мы ее в ночное небо, показала бы и немцам, что мы атакуем. И они конечно же успели бы приготовиться и встретили нас огнем. А стук саперных лопат показался им обыденным звуком. Немцы подумали, что мы окапываемся, а значит, атаковать не собираемся. Когда же, незаметно для них, мы подбежали вплотную и закричали «ура!», тут и вовсе их покинуло самообладание. Они почти не ответили на нашу стрельбу. Видимо, уже спали. И когда услышали наши крики и автоматную стрельбу, вскочили и побежали, чтобы не попасть в плен. Три трупа лежали на участке первого отделения. Один — на левом фланге, где наступало второе отделение. В центре трупов не оказалось. Я со связным шел в центре. После боя я и говорю своему связному: «Петр Маркович, что-то ты плохо стрелял. Ни одного немца нет убитого». А он только усмехнулся и говорит: «Наши с вами, товарищ лейтенант, умирать уползли».

Мои автоматчики потом говорили, что ни разу не были в ночных атаках. Только в дневных. И вспоминали: когда наступаешь днем, всегда потери. А тут мы запрыгнули в их окопы без потерь. А их немного все же потрепали.

9 или 10 апреля 1944 года рано утром с НП командира роты приполз связной: «Ротный приказал срочно явиться к нему». Я — следом за связным. Приполз, докладываю. Смотрю, на НП сидит еще один старший лейтенант. Это был комсорг полка. Он мне и говорит: «Ты должен поднять свой взвод в атаку, выбить немцев из их окопов и наступать до ветряных мельниц». Я выслушал его и подумал: это уже что-то новенькое в нашей роте, когда в присутствии командира роты приказ отдает почти незнакомый офицер. И сказал, что ветряные мельницы находятся правее моего взвода и, чтобы атаковать их, мои автоматчики должны развернуться фронтом вправо и, таким образом, подставить свой незащищенный левый фланг под вероятный огонь противника, который этим не замедлит воспользоваться. «Мало того что подставим свой фланг под огонь, — сказал я, — но еще и откроем свой участок, за которым позиции минометчиков». Меня уязвило, что боевой приказ мне отдает не мой ротный командир, а комсорг, которого мы ни разу не видели не только в атаке, но и вообще в бою. Я посмотрел на старшего лейтенанта Макарова. Тот молчал. Комсорг между тем, как будто и не слышал моих возражений, продолжал: «По сигналу „красная ракета“ атаковать противника». Я опять посмотрел на ротного. Тот подтвердил приказ и направление — две мельницы в центре села.

Как потом выяснилось, командир полка, застав политработника за каким-то занятием, далеким от военного, послал того возглавить атаку с целью выхода на новый рубеж. Этим рубежом были два ветряка.

Приказ есть приказ. Его надо выполнять. И я пополз в свой взвод. Ползу и думаю: как мы будем наступать? Артиллерийской поддержки нет. Полковая и дивизионная артиллерия находилась в плавнях, в пойме, и их позиции залило разлившимися водами Днестра и Турунчука. Возможности минометчиков ограниченны. Да и не сказали они мне на НП ничего о поддержке минометами.

Приполз я в свой взвод. Меня встретил в окопе мой связной Петр Маркович. Сразу спросил: «Ну что?» Солдатское сердце все чует. Петр Маркович был пожилым бойцом, лет под сорок. Такие нам, двадцатилетним, на фронте казались стариками, и мы иногда думали: ну зачем их, таких старых, в армию призвали? Но они были опытнее нас. И в бою очень стойкие. Я своего Петра Марковича уважал, звал по имени и отчеству. У него была большая семья, четверо детей. Я ему рассказал, что за разговор у меня состоялся с начальством на НП командира роты. А Петр Маркович и говорит: «Вот он, этот комсорг, и должен первым в атаку идти. Если им так захотелось атаковать днем».

Стал я думать. Да, думаю, кому-то захотелось отличиться перед начальством, показать: вот-де мы малыми силами и без артподготовки можем делать большие дела…

Послал я связных в отделения: «Наступаем по сигналу „красная ракета“. Всем при готовиться к атаке».

Лежим. Ждем. Сердце колотится. Через несколько минут над окопами с треском взвилась красная ракета — наша погибель. Видать, сам комсорг ее в небо запустил. Ему ведь атаку поручили… Мы поднялись, без стрельбы и шума бросились в поле. Перед атакой я отдал приказ: огня пока не открывать, не привлекать к себе внимание немцев. Бежим. Добежали так, без выстрелов, до земляной межи. Порядочно, метров сто отбежали. И тут немцы открыли пулеметный и автоматный огонь. Мы залегли на меже и сразу стали окапываться. Немецкие пулеметы били длинными очередями. Головы не поднять. Свои пулеметные расчеты я оставил в старых окопах. Они огнем прикрывали наш бессмысленный бросок. Я рассчитывал, что хоть так удастся сократить потери. Ни артиллерии ведь, ни минометов… И вышло, что правильно я рассчитал: немцы, видя, что пулеметы плотно прикрывают нас, не решились контратаковать.

А теперь я и думаю: а ведь точно так же бросали в бой и полки, и дивизии. Без разведки. Без артподготовки. Если бы люди погибли, некому было бы удерживать плацдарм. Подкрепление нам тогда не присылали. Все потеряли бы. Роты половинного состава… Легкое стрелковое вооружение… С кем и чем было расширять плацдарм? А вот сунули же — идите.

Оказавшись на меже под пулеметно-автоматным огнем противника, мы поняли, что попали в настоящую западню. Если немцы не контратакуют нас до вечера, мы под прикрытием темноты еще сможем выползти назад и занять свои окопы. А если надумают контратаковать немедленно…