Cубъективный взгляд. Немецкая тетрадь. Испанская тетрадь. Английская тетрадь - Владимир Владимирович Познер Страница 32

делать её хорошо. Есть работа, за которую платят много, есть такая, за которую платят мало, но сама работа постыдной быть не может. И я с этими представлениями приехал в СССР, в страну, одним из лозунгов которой был «Всякий труд почётен». Трудно передать вам чувство моего разочарования, когда я убедился в том, что этот лозунг на самом деле мыльный пузырь, такой же пустой, как другой лозунг – «Коммунизм победит, потому что он верен». Оказалось, не всякий труд почётен. Более того, есть профессии если не сказать «постыдные», то, как минимум, неуважаемые, и прежде всего это те, которые относятся к обслуживанию, к тому, что мы сегодня называем сервисом.

Если вспомнить хронический дефицит практически любых товаров и продуктов, от которого страдало советское общество практически с первого и до последнего дня своего существования, то к профессии «обслуги» добавляется особенно подлая краска: необходимость в том или ином виде пресмыкаться перед «работниками прилавка». Чтобы в гастрономе получить полноценный кусок мяса, а не несъедобный шмат жира с костями. Чтобы повреждённую «копейку» вернули не через месяц, а хотя бы через неделю. Чтобы необходимую справку получить без многодневного ожидания в бесконечных очередях. Существовал донельзя простой способ решения этого вопроса: взятка. И получалось так, что «обслуга» жила очень и очень недурно, имея не только «левый» доход, но и доступ к желанному дефициту. Было что-то шизофреническое в том, что сама профессия была и презираема, и желанна. Какой-нибудь директор гастронома или универмага мог рассчитывать на самые престижные места самых аншлаговых премьер Большого театра, то есть относился к так называемому «нужняку», а это слово употреблялось с оттенком полного презрения.

Когда я вспоминаю, какие профессии реально считались уважаемыми в Советском Союзе, на ум мне приходят немногие: учёный, космонавт, лётчик-испытатель, конструктор, артист, писатель… Есть в английском языке выражение “lip service”, буквально «губная услуга». Это чаще всего переводят как «пустые слова» или «неискренние словоизлияния». Мне не очень нравится ни то ни другое, но если выбирать, то я выбрал бы второе. В соответствии с советской идеологией, не было более почётного труда, чем труд рабочих и крестьян. Им вручали золотые звёзды Героев Социалистического Труда, ордена Ленина, «выбирали» их в Верховный Совет СССР, но всё это было «неискренним словоизлиянием», потому что никто не мечтал о том, чтобы сын или дочь стали шахтёром или дояркой. Это была работа «второго сорта».

Вы когда-нибудь задумывались над корнем слова «работа»? Я обратил внимание на это совершенно случайно и сам поразился своему «открытию». Как может человек относиться к деятельности, в корне которой лежит слово «раб»? Потом я вспомнил русскую пословицу, не имеющую аналога в других знакомых мне языках: «Работа не волк, в лес не убежит». У меня нет никакого желания ударяться в философские рассуждения по этому поводу, но ясно, что исторически сложилось так, что отношение к работе в России, скажем так, своеобразно. На то существуют, конечно, свои причины, но это уже другая тема.

Вернемся к словам Энтони Хайзера. Мне кажется, что требуется наличие довольно развитой фантазии, чтобы представить себе нашего таксиста, восторженно говорящего о своём труде и городе. Слова «всякий труд почётен» пока ещё чужды русскому сердцу, и это, я убеждён, одна из серьезных проблем, стоящих перед страной.

Прощаясь на этой странице с Энтони Хайзером, я не могу лишить вас примера его типично английского чувства юмора. Когда я спросил его, есть ли у него дети, он ответил: «Да, у меня два сына. Младший похож на меня, а старший настолько умнее всех нас, что я не уверен, что он мой».

Артур Эдвардс

и Роберт Хардман

Время помазанников божьих, царей и цариц, королей и королев, давно миновало. Последним подлинным представителем этого рода в мире был, как мне кажется, Николай II. Ныне существующие монархи в таких странах, как, скажем, Люксембург, Бельгия, Дания, Швеция, Голландия и Испания, не имеют реальной власти и представляют собой лишь номинальных глав страны. К ним относятся чаще всего с симпатией; некоторые, в зависимости от обстоятельств и собственного характера, пользуются определённой популярностью и авторитетом, но не более того. За одним исключением. Речь о монархе Великобритании, в данном случае – Елизавете II.

Артур Эдвардс – фотограф, но не просто фотограф, а фотограф королевской семьи. Когда я спросил его, чем он объясняет преданность англичан своему монарху, давно лишённому какой-либо реальной власти, он ответил так:

– Мы, англичане, стремимся к надёжности и постоянству, и нет ничего более постоянного, чем королева. Она как Биг-Бен[28], как лондонский блэк кэб или красный двухэтажный автобус.

Когда я спросил историка королевской семьи, Роберта Хардмана, чем он объясняет всенародную любовь к королеве, он ответил:

– Она неизменна и надёжна, как скала.

Я был в Лондоне в день плебисцита по поводу брексита, то есть вопроса о том, выходить из Европейского союза или нет. На следующий день «Би-Би-Си»[29] разослала своих репортёров по всей стране с заданием выяснить, почему британцы проголосовали (пусть совсем незначительным большинством) за выход из ЕС. Я запомнил репортаж из небольшого городка на севере Англии, в котором журналист обратился к двум милым англичанкам лет пятидесяти, обе в шляпках, блузочках, аккуратных деловых костюмах, с вопросом:

– Вы голосовали «за» или «против» выхода?

– Конечно же «за», – ответили они хором.

– Почему? – спросил репортёр.

– Ах, – ответила одна из них, – так хочется, чтобы всё было как прежде.

А прежде была величайшая империя в истории, над которой не заходило солнце, прежде не было такого количества иммигрантов, такого количества непонятных языков и чужих лиц, прежде было раздельное обучение мальчиков и девочек, прежде мальчиков секли за непослушание и готовили из них бесстрашных, хладнокровных, не потеющих в жару и не мёрзнущих в стужу образцовых англичан-колонизаторов.

Бедные, бедные женщины. Они не понимали, что это «прежде» не вернётся никогда.

Мечта о «прежнем» – это тоска по привычному, по постоянному, которая чувствуется особенно остро в стремительно меняющемся мире. Мы не знаем, куда идём, что ждёт нас и наших детей, мы живём в подвешенном состоянии, а ведь прежде…

Мне кажется, что встречающаяся в России ностальгия по советским временам связана с жаждой спокойствия, постоянства, как говорили когда-то, уверенности в завтрашнем дне. Для советского человека жизнь была ясна, как маршрут автобуса, в котором все остановки неизменны и потому предсказуемы: детский сад, школа, пионеры, комсомол, вуз, работа, пенсия, похороны. Я