Владимир Качан - Арт-пасьянс Страница 32

Уважаемые товарищи! Довожу до вашего сведения несколько своих мыслей по поводу пресловутого спектакля «Собачье сердце», поставленного якобы режиссером Яновской на якобы сцене казалось бы МТЮЗа.

Товарищи, если не пресечь это сразу, то потом будет поздно. Начну с оформления декадентского недобитка Бархина: его уже в который раз уводит от социалистического реализма ностальгическая тоска то по старофранцузской, то по древнеегипетской роскоши. Там, где у них, товарищи, у него все красиво, а там, где у нас, товарищи, – черный снег. И что символизирует черным снегом этот, извините, Сальвадор Дали от советского театра, этот, прошу прощения, Тулуз-Лотрек на здоровом теле советского искусства – в этом еще пусть разберутся компетентные органы. Кстати, о них. В так называемом спектакле «Собачье сердце» они выведены почти как карикатура, на что прошу обратить их же особое внимание. Что общего может иметь артист Г.Портер, на которого плюет даже собака, с подлинными рыцарями нашей с вами революции? Артист Портер, игравший прежде в этом театре Якова, заметьте, Свердлова и других лиц этой же национальности, чудом в свое время не эмигрировавший в г. Тбилиси в связи с постановкой русской классики, так бы и сидел на этих ролях, если бы не так называемая режиссер Яновская, чье социальное происхождение – это тема моего отдельного письма. И весь этот масонский синклит (Портер, Салимоненко, Быков и др.) – это не что иное, как дискредитация площади Дзержинского, на которой находится не только «Детский мир» с игрушками, собачками и проч.

Кстати о собачках. Письмо от Клуба служебного и декоративного собаководства в соответствующие инстанции уже пошло, сейчас я редактирую письма от Театра зверей им. Дурова и Московского цирка на Цветном бульваре, поэтому здесь я буду краток. Доброе имя советской собаки – друга человека, которое звучит гордо, опорочено в этом театральном хулиганстве раз и навсегда. Облезлое чудовище Вдовин – это не наш русский Шарик, традиционно добрый, ласковый и несчастный, это скорее английская собака, я бы даже сказал, Баскервилей собака; это у них, где человек человеку – волк, может родиться такая собака. Это не наша, товарищи, с вами собака, которая работает в цирке, охраняет государственные границы, несет нелегкую службу в лагерях, а если уж попадает на помойку, то там, как правило, и остается, не лезет никуда, поскольку нашей собаке на нашей помойке хорошо, а если и не хорошо, то нормально. Хищная дворняга Вдовин – это плевок в лицо нашей собачьей общественности, нашему собачьему мировоззрению и нашей собачьей жизни, т. е. нашей жизни с нашими собаками. Этот запаршивевший плод горячечной фантазии спившегося зоолога, этот плод случайной связи ризеншнауцера с дикобразом, этот сукин сын Вдовин – это грязное бактерицидное чихание в адрес передачи «В мире животных» и лично в адрес ведущего передачи, проф. Дроздова.

Кстати о профессорах. За одну только фразу, произносимую профессором Преображенским в этом спектакле, а именно за фразу «Я не люблю пролетариат» надо сажать сразу, причем всех создателей этой, извините, диссидентской мистерии, причем сажать на кол, лучше на один – их всех. Это что себе позволяет проф. Преображенский, а вместе с ним артист Володин, а вместе с ним писатель Булгаков, а вместе с ними театр? «Я не люблю пролетариат» – это понятно, а кто его любит, но вот так, во всеуслышанье, прямо в лоб подрастающему поколению – это значит подрывать устои, подвергать сомнению идеалы, за которые десятилетиями, проливая кровь, маршрутами созидания, призывом гордым к свободе, свету, в тесном союзе с трудовым крестьянством, во имя борьбы за счастье человечества, всем миром против пьянства за гласность пролетариата, даждь нам днесь, во веки веков, аминь! И я обращаю внимание компетентных органов на то, что этот спектакль – ревизия наших с вами идеалов, за которые… но я об этом уже говорил. И если осталось в Москве хоть одно гнездо ревизионизма, маккартизма, сионизма, гомосексуализма, конформизма, антигуманизма, онанизма, империализма и скотоложества – это Московский театр юного зрителя.

Кстати о юном зрителе. Мно-о-гое юный зритель увидит в помещении Театра юного зрителя во время этой порнографической литургии под названием «Собачье сердце». Какое отношение имеет эта развратная режиссура, этот группен-зоологический кошмар, эта музыка (о которой разговор особый) – к Театру юного зрителя, взращенному на блистательной драматургии Михалкова и Алексина, привыкшему разговаривать с юным зрителем на его языке, языке песни «Орленок», который «взлети выше солнца», языке Тимура, языке Чука и Гека, языке Муму? А сейчас театр разговаривает с юным зрителем так, как будто наш юный зритель в 12 лет начинает пить, в 13 – колоться, а в 14 уже ведет активную половую жизнь. И хотя так оно и есть, мы не привыкли, чтобы с нами так разговаривали в 2 км от Красной нашей с вами площади. Но это тема моего отдельного письма лично тов. Лигачеву, поэтому здесь я буду краток.

Что видит юный зритель в этой, извините, собачьей порнухе? Что слышит он? Ну, например, эта горничная – ассистентка Зина – выбегает на сцену недоизнасилованной. Она полуодета и так самозабвенно кричит «Не надо!», что трудно предположить, будто ей это не нравится. А вслед за ней выходит тоже полуодетый кобель Вдовин и на глазах юного зрителя застегивает ширинку, спасибо – свою. Далее: собака на сцене трескает водку так, как и не снилось в свое время артисту Вдовину, который в этом смысле был щенок по сравнению со своим нынешним персонажем. И в свете сегодняшней борьбы с пьянством и алкоголизмом, когда мы все из последних сил стараемся забыть вкус этого напитка, нам этим тычут в глаза. Это не по-товарищески.

Кстати о жилтовариществе, т. е., по-нашему, о домоуправлении. Глядя на это жилтоварищество, начинаешь невольно понимать, в чем корни идиотизма наших сегодняшних ЖЭКов. А я не хочу этого понимать, товарищи, мне с ними жить и жить. И теперь, когда я звоню в диспетчерскую ЖЭКа, перед глазами встает лицо Жукова и тот ЖЭК Жукова, и меня начинает тихо трясти.

Кстати о трясунах. Что это за взбесившийся, зеленоволосый паук на четвереньках, которого играет Денисов, в прошлом – коммунист Василий Губанов? Или это невнятно тявкающее существо, эта городская сумасшедшая Подьяпольская, в прошлом – принц и нищий? Мне не очень понятно, товарищи, как из этого паноптикума мы сумели построить тот социализм, который построили.

Ну и, наконец, о музыке, в которой виноват Я.Якулов. Разве этот бурлацкий вой, замаскированный под вьюгу, разве этот свинцовый стон посреди черного снега хоть как-нибудь символизирует наше светлое вчера, отображает наше светлое сегодня, зовет в светлое завтра? Нет, не символизирует и не зовет, и вот это я довожу до вашего сведения, впрочем, как и то, что наконец-то в Московском ТЮЗе появился спектакль серьезный и славный, о котором будут говорить, думать и спорить, наконец-то в этот театр, по-прежнему остающийся родным для меня, люди будут приходить так, как и должны приходить в театр, чтобы смеяться и плакать и говорить, перефразируя Пушкина: «Ужасный век, собачие сердца».