Ольга Приходченко - Я и ты Страница 34

– Эту историю в нашей семье мы всегда вспоминаем с юмором, она ведь имела продолжение, – Михаил Николаевич не в силах сдержать смех. – Мы уже жили в Москве, в трехкомнатной квартире неподалеку от Белорусского вокзала, которую отцу выделили специальным решением маршала Буденного, после того как он в очередной раз выиграл приз Семена Михайловича. И вдруг опять в Союз является Каскарелло и снова рвется в гости. Родители, помню, накрыли шикарный стол. Мама моя, Надежда Петровна, спекла огромный пирог с вишнями. И что же? В последний момент поступил запрет, сами понимаете, откуда. Никаких домашних контактов с иностранцами. Пришлось срочно перекочевывать в ресторан «Советский», благо он рядом…

Проявившееся в первое покорение Москвы дарование привело к тому, что Насибов уже к пятнадцати годам стал признанным жокеем, явно выделялся среди молодых и на равных, а то часто и опережая их, конкурировал с всадниками, которые чувствовали себя непререкаемыми авторитетами. Далеко не всем это нравилось. Однажды во время скачки он почувствовал вдруг резкую боль в спине от удара хлыстом, которым наградил его один опытный всадник, не допускавший, что кто-то может обыграть его. Острастка не помогла, лошадь под седлом Николая Николаевича пришла первой, а уж после, в конюшне, он не сдержался, влепил оплеуху своему обидчику, за что был чуть ли не на год отстранен от стартов.

Неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы к тому времени за Насибовым вовсю не наблюдал Василий Сталин. Он тогда формировал команды ВВС по многим видам спорта и, во что бы то ни стало, хотел видеть Насибова у себя, очень надеялся, что тот поможет обыграть наконец главных соперников летчиков – конников из «Пищевика» (что и случилось впоследствии). Так вот, заглянув в очередной раз на московский ипподром, генерал увидел Николая подавленным, а узнав, в чем дело, велел завтра утром не уходить из дома и ждать «его ребят». Действительно, на следующий день объявились два полковника, и таким образом Насибов был призван в армию и ему сразу присвоили звание лейтенанта. Все препятствия к продолжению карьеры были сняты, они остались лишь на дистанции, поскольку Николай Николаевич тогда выступал в барьерных скачках. К своим любимым, гладким, он вернулся лишь спустя несколько лет.

Много лет назад у меня состоялся интересный разговор с Всеволодом Михайловичем Бобровым, к которому я приехал за обычным тренерским интервью в канун очередного футбольного сезона. «Михалыч», как уважительно звали нашего великого маэстро мяча и шайбы, не знаю почему, вдруг начал вспоминать тех, с кем судьба свела его в спорте. Дошла очередь и до Насибова.

– Как Николай конем управляет, любо-дорого смотреть, человек просто родился жокеем, – восхищался Бобров. – Мы вместе служили в ВВС, и все думают, что высокое покровительство обеспечивало нам скидки и послабления. Как бы не так! Вкалывали – не приведи господь! Все по уставу и распорядку. Насибову, правда, было проще привыкнуть ко всем этим тяготам. Ипподромная жизнь не слаще, да и обычная изрядно потрепала парня. Василий Сталин, когда заглядывал в казармы или на встрече какой, всегда Николая ставил в пример – мол, вам бы всем такую дисциплину и ответственность.

Как память о младшем сыне «вождя народов» в семье Насибовых до сих пор хранятся его командирские часы. Находясь под впечатлением блестящего успеха Николая в скачке, где разыгрывался приз генерала-летчика, он буквально сорвал их с руки, подозвал адъютанта и велел мигом в ближайшей мастерской сделать дарственную гравировку: «Насибову за езду от Василия Сталина». Когда в семье появился первенец – сестра Михаила, Николай Николаевич дежурил по спортивному клубу и не мог покинуть службу. Василий Сталин распорядился посадить его в свой самолет и немедленно отправить в Армавир, к месту рождения дочери.

– А все это сопровождалось обязательным звонком Иосифу Виссарионовичу, которого Василий Иосифович старался держать в курсе всех достижений Насибова, – говорит Михаил. – Рапорт, как вспоминал отец, был кратким: Коля опять первый. Иногда добавлялось: такие жокеи рождаются раз в столетие. Однажды отец напрямую ощутил внимание к себе со стороны вождя. В одной из скачек он не по своей вине разбился так, что, казалось, больше не вернется на ипподром. Узнав об этом, Иосиф Виссарионович немедленно отправил к нему своего личного врача. Тот прикатил в больницу с трехлитровой банкой – то ли лекарства, то ли какого-то особого витаминного напитка. Через несколько дней Насибов был уже на ногах, а вскоре и в седле своего любимца Анилина.

– Хотел, Михаил, спросить еще вот о чем. Правду люди говорят, будто стоимость чистокровного скакуна зашкаливает за немыслимые суммы, со многими нулями в долларах?

– Сущая правда. Более того, таким лошадям, как Анилин, вообще цены нет, как многим картинам в Эрмитаже, Пушкинском музее или Лувре. Они бесценны.

– То есть даже эксклюзивные «бентли», «ролс-ройсы», «мерседесы» со всеми своими наворотами и сделанные по спецзаказу ценятся меньше?

– В конном мире именно так.

Ответ Михаила – повод поговорить вот о чем. За блестящими успехами Насибова, Чугуевца, других наших мастеров-жокеев международного класса всегда стояло нечто большее, нежели только победные финиши. Ведь скачки, любые другие конные состязания, являясь одним из основных звеньев процесса селекции, помогали отбирать самых лучших, самых резвых и работоспособных лошадей, с тем, чтобы использовать их потом на отечественных конезаводах для дальнейшего совершенствования верховой породы. Не случайно все специалисты (в свое время слышал это от Василия Петровича Мельникова, в прошлом тоже отличного мастера-жокея) акцентируют на этом внимание, говоря о племенном воспроизводстве чистокровных скакунов, коими всегда славилась Россия.

– В принципе в годы перестройки коневодство в стране устояло, во всяком случае, пострадало меньше, чем другие отрасли животноводства, – вспоминаю то, что сказал Мельников. – Число конезаводов осталось по России почти то же, племенная работа с лошадьми не прекращалась, что позволило процентов на восемьдесят сохранить число племенных кобыл. И все-таки недостаток финансирования сказывался, ведь перевозки, содержание и т. д. обходятся очень дорого. Что может выручить? Нам нужно больше таких престижных скачек, шире привлекать серьезные компании, богатых людей, частных коневладельцев, потому что силами лишь конезаводов не обойтись. Одни, но их мало, могут позволить себе широко и всесторонне заниматься коневодством, активно участвовать в конных состязаниях, а другие – нет, они же – многоцелевые хозяйства, решают множество иных важных задач.

– И все-таки, как мы выглядим сейчас по сравнению с Западом, могут ли наши скакуны на равных конкурировать с самыми резвыми зарубежными лошадьми?

– Разве что единицы. Сопоставление не в нашу пользу, кстати, оно таким было и в советские времена, только об этом умалчивалось. Мы явно ограничены в выборе. Смотрите: только на ипподроме в американском Делавер-парке – тысяча чистокровных лошадей, у нас сегодня в наличии для скачек намного меньше. А ведь Делавер-парк – не лучший, средненький ипподром. В США ежегодно появляется в среднем пятьдесят тысяч жеребят, в Англии – пятнадцать тысяч. Мы и по этому показателю значительно уступаем. Тягаться пока тяжело, однако не оставляет надежда, что российская гордость – чистокровные скакуны, готовые побеждать, как некогда лошади под седлом Насибова, обязательно появятся. Двадцать семь крупнейших стартов числилось за знаменитым Анилином – в двадцати четырех успех!

Не знаю, как все обернется на самом деле, но уж очень хочется верить, что так будет, вырастут в России новые Анилины, Адены или Шаваты. Может, они в потенциале среди десятков лошадей, которые приобретены на деньги, заработанные на Кубке Насибова и других престижных скачках, или среди чистокровных арабских скакунов, подаренных Владимиру Владимировичу Путину королем Иордании, которых объезжал на московском ипподроме дважды мастер – и жокей, и тренер – Магомет Каппушев.

– Магомет, а вдруг и впрямь одна из этих лошадей будет золотой? – спросил я его, на что получил ясный и точный ответ:

– Выпущу их на дорожку, когда почувствую, что не просто готовы скакать, а готовы скакать и выигрывать.

– Это ваше кредо?

– Нет, насибовское. Отец мой, он тоже конник, заслуженный тренер России, рассказывал, что как-то раз лошади, подготовленные Николаем Николаевичем, выиграли все скачки дня, кажется, их было то ли восемь, то ли десять. Во как человек работал!

… Что ни говорите, а, находясь в окружении каменных джунглей мегаполиса, все больше ощущается душевное желание вырваться оттуда, прикоснуться к природе, живым существам, братьям нашим меньшим. Лошади – они же умницы, чудо как элегантны все эти арабы, орловцы, буденновцы, ахалтекинцы, еще какой замысловатой породы. Холеные, лоснящиеся, чистокровные и полукровки. Как это у Куприна: «Лошадь гораздо щедрее, чем человек, одарена инстинктом и физическими чувствами. Слышит лошадь лучше кошки, обоняет тоньше собаки, к ходу времени и к переменам погоды она чувствительна не хуже петуха. В памяти мест, событий и впечатлений нет ей равного на земле животного, чувством темпа она обладает в такой же степени, как цирковой жонглер или первоклассная балерина». Недаром Александр Македонский когда-то присвоил городу имя своего любимца Буцефала.