Яков Минченков - Воспоминания о передвижниках Страница 34

   По нему и ему подобным равнялись входившие в круг художественных запросов еще сырые и еще не сглаженные культурой натуры.

   На выставках в последнее время Брюллов почти не участвовал, и только на этюдной выставке увидали его старые этюды, из которых было видно, что он обладал художественной натурой, чутьем художника.

   Часто он отдавался музыке, участвовал в квартетах и трио Товарищества. Горячился ужасно при ошибках партнеров или от непонимания ими стиля какого-либо классика-композитора. Слышалось: "Ах, да нет же! Здесь вот именно такая фраза... ну вот -- легкий жанр, ну вот-вот... как вам сказать? вот это!"

   Бросал смычок и ловил в воздухе пальцами, стараясь ими выразить легкость музыкальной фразы.

   Классическую камерную музыку он, кажется, знал всю на память и мог напеть, у кого, где и как написано в разных партиях. Утопал в Гайдне, Моцарте и Бетховене. Из русских композиторов признавал главным образов Глинку, на музыке которого воспитывался с детства. О Глинке не мог говорить спокойно. Когда вспоминал любимую вещь из Глинки, подходил к кому-либо с сжатыми кулаками, напевал и доказывал: "Вот это -- чувствуете, как сильно? Здесь весь народ, вся страна, ее природа, и я вот не могу не преклоняться перед этой мощью! А лирика? Да, да, где вы найдете такую искренность, задушевность?"

   В такие минуты его трудно было усадить за игру, притушить его пыл. А когда на музыкальные вечера Павел Александрович привозил еще брата своего, игравшего в квартетах на альте, ну, тогда была беда!

   Полвечера они занимались разбором музыкальных произведений и вспоминали, кто, когда и что пел или играл. И за ужином Брюллов обращался к брату: "Ты помнишь это фугато в квартете Гайдна? Там сперва виолончель, а потом ты вступаешь". А брат сейчас же напевал это место. Потом вспоминали певца Петрова, разбирали оперы Глинки по косточкам.

   Брюллов вместе с Лемохом служил в бывш. Музее Александра III хранителем картинной галереи.

   В 90-х годах в Москве с аукциона распродавалось имущество Саввы Мамонтова, известного мецената искусства, обанкротившегося в своих железнодорожных и заводских предприятиях. В числе других вещей продавалась и его картинная галерея. По поручению музея на аукцион приехал и Брюллов с Лемохом, чтобы приобрести картину В. Васнецова "Скифы". На приобретение картины было отпущено пять тысяч рублей. На аукцион явились коллекционеры и спекулянты, продававшие за границу картины известных художников по высокой цене. У них было намерение во что бы то ни стало купить "Скифов", хотя бы и за большие деньги. Картина могла не достаться музею.

   Тут сыграла роль внешность Брюллова. Он и Лемох сели, как будто незнакомые, в разных местах и во время продажи "Скифов" стали подымать цену. На всякую предложенную при торге цену Брюллов говорил одно только слово: "сто". Спекулянты подняли уже цену до четырех с половиной тысяч, а Брюллов все бросал свое "сто". Спекулянты спрашивают Лемоха: "Кто этот господин, похожий на иностранца, который говорит только одно слово "сто"?" Лемох отвечает: "Это американец и знает в деньгах только это слово".

   Шутка помогла делу: спекулянты решили отказаться от дальнейшего повышения цены, так как им не одолеть американца. Каковы же были их удивление и досада, когда Брюллов, расплачиваясь, заговорил чистейшим русским языком.

   Тем, что называют порядочностью и щепетильностью, Брюллов обладал в высшей степени. При всей своей горячности он никогда не позволял себе оскорбить или обидеть другого, а также не допускал и по отношению к себе чего-либо обидного или тона недоверия.

   Один раз при баллотировке картины экспонента он дал отрицательный голос. Ему кто-то заметил, что он изменил теперь мнение об этом художнике, что будто бы в прошлом году он голосовал за него.

   Павел Александрович вскипел: "Во-первых, в прошлом году он мог прислать лучшие вещи, а во-вторых, и этого не было, так как общий характер его работ и тогда был для меня отрицательным".

   Оппонент настаивал на своем.

   Павел Александрович оскорблено вскричал: "Так я, значит, говорю неправду, и вы уверенно говорите это мне в лицо?" Потребовал прошлогодний баллотировочный список, который, к счастью, сохранился, и из него все увидели, что и в прошлом году он не давал голоса. Оппоненту пришлось извиниться.

   Для дел, которым Брюллов придавал значение, которыми он интересовался, у него была твердая память, а в мелочах, в том, в чем он не видел существенного и что не было для него дорого, он был забывчивым, рассеянным.

   Ну, что такое опоздать там, где от этого никакого урона не будет, или не сделать того, что, в сущности, и цены никакой не имеет? Для него ценно только значительное, то, что удовлетворяет его важные запросы. Остальное все -- мелкая формальность.

   Раз у Лемоха собралась ревизионная комиссия для проверки кассы Товарищества. Ждали Брюллова, которого взялся доставить вовремя живший в одном с ним доме Волков.

   Ждем долго, их нет. Наконец, являются. Волков трясется, ругается, машет руками. Потом смеется.

   -- Это все он: нет, как вам понравится? Благодаря покорно! Спросите у него, как все было.

   А Брюллов вытирает платком с усов намерзшие сосульки, целуется с товарищами и извиняется:

   -- Ну да, вот действительно, вышло как-то так!!

   А вышло так же, как в Вене. Едут они с Волковым в санях мимо одного дома. Брюллов посмотрел на освещенные окна и вспомнил:

   -- Подожди, -- говорит, -- Ефим Ефимович, я обещал, кажется, сегодня здесь быть, так зайду и скажу, что не смогу, еду по делу.

   -- Ладно, -- соглашается Волков, -- только поскорее, холодно.

   Брюллов ушел, и нет его. Проходят минуты, полчаса, Волков мерзнет в санях и наконец решает искать его. Но где, в какой квартире? Их в доме много; звонил в одну, другую, третью -- нигде нет Брюллова, и только на самом верху ответили, что он здесь.

   Волков входит в гостиную и застает там спокойно сидящего за шахматным столом Павла Александровича с сигарой во рту. Увидав Волкова, он схватился за голову:

   -- Ну да, да! Ехали -- Волков... ревизионная комиссия! А тут вот посмотри -- шах королеве наклевывается.

   Рассказывая об этом, Волков спрашивает у Брюллова:

   -- Павел Александрович, ну скажи, милочка, что мне с тобой делать?

   Но что с ним можно было сделать, когда он в случаях, связанных с искусством, не обращал внимания даже на присутствие самодержавного царя. За день до открытия передвижную выставку посетил Николай II. До его приезда, по обыкновению, помещение выставки осмотрели два здоровенных агента из охранки и шустрая дама с ридикюлем оттуда же. Обошел зал и градоначальник.