Глеб Скороходов - Мои королевы: Раневская, Зелёная, Пельтцер Страница 34

А через год муж пришел к ней с радостной новостью:

– Собирайся! Меня, как выпускника с красным дипломом, направляют в Берлин, в советское торговое представительство!

И закружил ее по комнате.

– Постой, погоди, чертушка, – отбивалась Таня. – А как же мой театр?

– Жена должна быть рядом с мужем. Это еще в Евангелии предписано!

– Да что я рядом с тобой делать буду? – не унималась Татьяна. – Я же ничего, кроме сцены, не знаю и не умею!

– Ничего, что-нибудь придумаю, – успокоил ее муж.

По характеру сыгранных ролей Пельтцер иногда называют «Заслуженной бабушкой Советского Союза»

И Таня решилась: «А была – не была! Однова живем!» Бросила театр и приехала с мужем в Берлин в Торгпредство Советского Союза.

Ваня придумывал недолго: Торгпредство нуждалось в машинистке и Таня села за «Ундервуд». Начала одним пальцем упорно выстукивать ответственные бумаги: «Просим Вас оказать содействие в приобретении для строящегося на Волге тракторного завода....»

Берлин ей очень понравился. Она тут же помчалась на симфонический концерт. Правда, без Вани.

– Ты извини, мне видно в детстве медведь на ухо наступил, – признался он. – Я в твоих концертах ничего не понимаю.

Но супруги не скучали. На Фридрих-штрассе нашли чудный пивной подвальчик – пиво Ваня обожал, да и Таня с удовольствием осушала кружку-другую.

– Однажды, – рассказывала она потом, – в этом подвальчике произносил речь какой-то мужчинчик с крикливым голосом и усиками, как у Чарли Чаплина. У меня уши были полны его визгом. Отвратительно! – Это, как выяснилось, был Гитлер.

А в советской колонии – так называли всех граждан нашей страны, которые жили в Берлине, Татьяна познакомилась с симпатичным студентом. Его прислали из Москвы обучаться автомобилестроению.

– Ваня, – представился он при знакомстве, а Таня засмеялась.

– Что это вы? – смутился студент.

– Нет, нет, Вы тут ни при чем, – объяснила она. – Просто когда я ехала в Германию, меня предупреждали – на каждом шагу я буду здесь встречать Фрицев, а ни один Фриц мне еще не встретился! Зато Иванов!.. Мне кажется, что других имен на земле нет!

Вскоре они встретились в Берлинской опере.

– Вы любите музыку? – спросил он.

– Обожаю, – сказала Таня. – Особенно оперу. А Пуччини могу слушать на любом языке, хотя немецкий, по-моему, не очень приспособлен к пению…

Они бродили по фойе все антракты. И стали встречаться в Берлинской опере по два-три раза в неделю. Конец этих встреч оказался неожиданным.

– Собирайся, – сказал ей снова муж Ваня. – Мне не нужна жена-шлюха!

Таня ничего не ответила. Больше всего в жизни она не любила выяснять отношения.

Муж отвез ее в Остбанхоф.

Здесь они долго стояли у вагона. Но Таня так и не проронила ни слова.

– Так едешь? – спросил муж, когда раздался сигнал к отправлению.

– Да, – ответила она. – Счастливо оставаться.

В Москве после трехлетнего отсутствия ее снова приняли в родной театр – театр имени Моссовета. Но что-то с Таней произошло: она ходила по сцене как потерянная, механически произносила текст – у нее пропал, как говорят циркачи, кураж. Понимала, что нужно что-то изменить, но ничего с собой не могла поделать: все думала о Ване-инженере, который писал ей из Берлина, все еще надеялась на скорую встречу с ним, все ждала его…

В театре терпели, терпели, да и вызвали ее к главному режиссеру.

– Татьяна Ивановна, – начал Юрий Александрович Завадский, – как ни прискорбно говорить вам об этом, но все ваши последние работы находятся ниже уровня нашего театра. Понимаете?

– Пытаюсь. Мне не ясно, вы предлагаете мне повысить мой уровень?

– Нет, не совсем так, – замялся главный режиссер.

– Вы в нашем театре уже в общей сложности, – он заглянул в бумаги, – уже десять лет! И вот, мне очень жаль, но худсовет решил просить вас оставить сцену из-за… из-за – тут написано – из-за профессиональной непригодности, простите за резкость, – извинился Юрий Александрович.

– Вот тебе, бабушка, и Юрьев день, – грустно улыбнулась Пельтцер.

– Не расстраивайтесь, прошу вас, – успокоил ее Завадский. – Пойдите, скажем, на завод, поваритесь в рабочем коллективе, потом вернетесь к нам – сейчас все газеты шумят о модном течении «от станка – на сцену!». И мы тогда Вас примем как ударницу производства.

Долго грустить и раздумывать Тане не пришлось: из Берлина приехал Ваня. Его направили сначала на АМО – Московский автомобильный завод. Она устроилась туда машинисткой и снова села за «Ундервуд». А через год, когда мужа перевели в Ярославль делать автомобильные моторы, Таню приняли в старейший театр России – ярославский драматический театр имени Федора Волкова.

И зажили они счастливо. И Таня заиграла на сцене, как никогда хорошо. И зрители узнали и полюбили ее, и многие уже специально ходили на ее спектакли. И все бы так и было отлично, если бы не тридцать седьмой год.

Все случилось так, как уже не раз описано. Ночью явились люди в форме НКВД и забрали мужа.

– Он – враг народа. Учился в Германии – стал немецким шпионом, – сказали ей.

Она вернулась в Москву, где ее уже успели забыть. И вовремя: вскоре стали забирать и жен «врагов народа».

Ни одной минуты она не верила, что ее муж – изменник. Все надеялась: разберутся – его отпустят. И ждала, ждала, да так и не дождалась. Пока ждала, о ком-либо другом и думать не могла. А когда поняла, что Ваня уже не вернется, заниматься устройством личной жизни посчитала поздно.

– Невеста в пятьдесят! Сраму не оберешься, да еще при моих данных – смех да и только!

К своей внешности она всю жизнь относилась, мягко говоря, критически.

– Татьяна Ивановна, – звонили ей со студии, – приезжайте, на вас хочет посмотреть режиссер.

– А чего на меня смотреть? – отвечала она. – Все знают, как я неказиста. Пришлите лучше сценарий, я ему сцену сыграю – тогда и посмотрит!

Пельтцер снова работала в театре. О движении «от станка – на сцену!» уже все давно забыли, но ее приняли снова в театр имени Моссовета. А потом перешла в труппу Московского театра миниатюр. Его открыли в помещении, до той поры принадлежащем разогнанной труппе Вс. Мейерхольда.

В книге Елизаветы Уваровой об истории эстрадных коллективов Татьяне Ивановне посвящено несколько страниц.

«В сороковом году, – читаем в ней, – в Московском театре миниатюр появилась блестящая комедийная актриса Татьяна Пельтцер, Она играла бытовые, характерные роли в маленьких пьесках – управдома, молочницу, банщицу и даже выступала с конферансом».

Пельтцер – конферансье! Здорово, наверное, было!

И вот еще из этой книги: «Актриса смеялась над своими героями, но в чем-то и сочувствовала им. В них было нечто неотразимо привлекательное».