Глеб Скороходов - Мои королевы: Раневская, Зелёная, Пельтцер Страница 35

И вот еще из этой книги: «Актриса смеялась над своими героями, но в чем-то и сочувствовала им. В них было нечто неотразимо привлекательное».

В Театре миниатюр Татьяне Ивановне пришлось пережить трудные дни. Может быть, самые трудные в ее жизни.

Началась война, и Пельтцер вызвала в отдел кадров приятельница.

– Танюша, ужас! Только что получила закрытое распоряжение – выявлять всех лиц немецкой национальности, по анкетам. Готовится их высылка.

– Куда?

– Не знаю. В Якутск, наверное, или Магадан – туда, где похолоднее.

– А как же театр? У меня только в новой программе пять ролей! И с отцом что станет? Ему семьдесят стукнуло! Его тоже – в ссылку? Он же только что Сталинскую премию получил за русского потомственного революционера Захаркина в картине «Последняя ночь»!

На глаза Пельтцер навернулись слезы.

– Танюша, – объяснила кадровица, – высылать собираются всех немцев страны, вне зависимости от заслуг.

– Ну, какая же я немка?! – возмутилась актриса. – У меня и мать еврейка – дочь главного раввина Киевской синагоги, и вообще мы в России с шестнадцатого века!

Спасать Пельтцеров – отца и дочь в Моссовет отправилась солидная делегация – Мария Миронова, Петр Алейников, Рина Зеленая, Борис Андреев. Перед такой защитой бюрократия устоять не смогла: Ивану Романовичу и его дочери выдали охранные грамоты.

Сыграв премьеру первой военной программы «Смелого пуля боится, смелого штык не берет!», Татьяна Пельтцер вместе с театром отправилась на гастроли. На маленьком пароходике с громким названием «Пропагандист» два месяца они обслуживали жителей волжских городов. А осенью сорок второго года выехали на Калининский фронт с программой «Вот и хорошо!».

В ноябре 1942 года Театр миниатюр, кажется, единственный оставшийся в то грозное время в столице, открыл новый сезон. Зрительный зал запомнился артистам зеленым цветом – почти все места занимали люди в гимнастерках.

По замыслу режиссера, Пельтцер, Миронова, Менакер и другие участники представления сначала располагались не на сцене, среди публики. И когда оркестр играл увертюру, они начинали петь:

– Здравствуйте, здравствуйте! Вас забыть нельзя,

Добрые знакомые, старые друзья!

– Ах, как я старалась, – вспоминала Татьяна Ивановна. – Для такого зрителя я, если бы потребовалось, согласилась бы петь арию Джульетты, хотя на сцене все Ромео почему-то доставались другим!..

Новый 1946 год она встречала в доме на Суворовском бульваре, в квартире Елены Сергеевны Булгаковой, вдовы писателя. Елена Сергеевна заранее объявила:

– Первый мирный новый год отметим карнавалом! Без маскарадных костюмов вход воспрещается!

Когда Татьяна Ивановна поднялась в квартиру на втором этаже, почти все гости уже собрались. Ах, как было весело, беззаботно! Казалось, завтра начнется новая жизнь, ничем не похожая на трудные военные годы. Никогда она так не смеялась на новогодней встрече. Никогда такого ощущения молодости, беспечности и озорства не испытывала.

Раневская сидела за столом в необычной шляпе, похожей на плетеное из соломки гнездо, в котором устроилась гигантская птица с хищным клювом. Стоило только хозяйке шляпы захотеть что-нибудь отведать, как птица, опережая ее, тыкалась клювом в салат, сыр или заливное. По полу ползали два Славы – Рихтер и Ростропович – в костюмах крокодилов – отличные костюмы им сделали в театре кукол Образцова – с зеленой пупырчатой кожей и когтистыми лапами. Дамы визжали, поджимая ноги, когда Славы подползали к ним, а профессор Нина Дорлиак в костюме домино со смехом даже попыталась залезть на стол.

Пельтцер тоже не ударила лицом в грязь. С помощью знакомой, работавшей на хлебозаводе номер девятнадцать, явилась в фантастическом костюме «Урожай».

– Я только что с Сельскохозяйственной выставки, – объявила она. – Первое место на всесоюзном конкурсе «Изобилие» – мое!

Колосья, сплетенные в венок, украшали ее голову, все платье было увешано баранками разного калибра и цвета. Баранки-бусы на шее, баранки-браслеты на запястьях, баранки-кольца на щиколотках, баранки-серьги в ушах и даже одна баранка – в носу, непонятно, как держащаяся. И все это – учтите! – когда еще не отменили хлебные карточки. При виде Пельтцер, признавались многие, ее хотелось немедленно начать откусывать!

– Мне жарко, – сказала она в разгар ночи, – выйду на бульвар, подышу свежим воздухом и покурю всласть заодно!

Когда гости через пять минут вышли на улицу, Пельтцер не обнаружили.

На бульваре увидели милиционера.

– Да, – сказал он, – здесь на скамеечке сидела женщина, но вокруг нее почему-то собралось столько собак, что она закричала: «Караул!» и убежала.

В этом так весело встреченном году Театр миниатюр закрыли. Пельтцер снова осталась без работы. Кто-то посоветовал ей пойти в театр Сатиры.

– Заполните анкету, – предложили ей в отделе кадров.

В графе «производственный стаж» Татьяна Ивановна написала: «На сцене с 1914 года. Когда мне исполнилось десять, сыграла Сережу Каренина в частной антрепризе в Екатеринославле. Вот и считайте, сколько стажу».

На вопрос: «Какое высшее учебное заведение окончили?», ответила: «Никакое. Учил меня отец. Он еще до революции вел свою школу актерского мастерства и держал собственную антрепризу в Харькове, пока и то и другое не прикрыли».

В театр Сатиры ее приняли. Здесь она проработала тридцать лет.

Здесь она сыграла один из лучших своих спектаклей «Доходное место» Островского. Ставил его Марк Захаров.

Как режиссера, по-моему, его тогда вовсе не знали. Кто-то видел его в театре миниатюр – он играл там. Кто-то слышал но радио в «Добром утре» – он читал там свои рассказы. Рассказы замечательные, которые шли чаще всего от лица чуть придурковатого героя. Помните, как он пересказывал «Мужичка с ноготок»? Словно все описанное случилось с ним. «А на кой тебе? – спрашиваю. А он мне: « А тебе кой?».

Так вот, Татьяна Ивановна получив в «Доходном месте» роль Кукушкиной и, узнав, кто будет ставить спектакль, возмутилась:

– Что же это такое?! Как только человек ничего не умеет делать, так сразу и норовит заняться режиссурой!

Но репетировала с Марком Анатольевичем отлично и сыграла свою Кукушкину блестяще. Это вообще был чудо-спектакль. Он казался фильмом на сцене: короткие эпизоды, быстрая их смена и крупные планы. Говорят, говорят герои меж собой, вдруг один из них – на этот раз Татьяна Ивановна – встает из-за стола, подходит к рампе и повторяет последнюю фразу, обращая ее к залу:

– Мы, говорит, не хотим брать взяток! Хотим жить одним жалованием. Да после этого житья не будет!

Фурцеву тогдашнего министра культуры, такое «Доходное место» привело в ужас, и она немедленно запретила спектакль.