Юрий Науменко - Шагай, пехота ! Страница 34

Но полотнище Боевого гвардейского Знамени вручил мне не гвардии сержант Доброскоков, а командир минометного взвода гвардии лейтенант В. Н. Степанов. Оказалось, что сержант был тяжело ранен как раз на позиции минвзвода, куда он пробился с сопровождавшими его автоматчиками, и передал Знамя офицеру. За спасение Боевого Знамени гвардии лейтенант Степанов был награжден орденом Красной Звезды.

Должен отметить, что наш полк оказался в тяжелом положении еще и потому, что не все бойцы полученного накануне через полевые райвоенкоматы пополнения оказались вооруженными. В складе боепитания было достаточно стрелкового оружия, но начальник артвооружения полка капитан Васильев проявил преступную беспечность и нерасторопность. Поэтому он был отстранен от должности и предан суду военного трибунала. Приговор был обычный для такого дела на фронте: этого в общем-то энергичного, смелого, никогда не унывающего офицера разжаловали в рядовые и отправили в штрафной батальон. Что поделаешь: законы войны суровы. Правда, вскоре мы узнали, что Васильев в первом же бою храбро сражался с гитлеровцами, искупил свою вину кровью и был восстановлен в звании и должности. Но к нам в полк он уже не попал. Начальником артвооружения был назначен Н. М. Коденко, провоевавший к тому времени в составе нашего полка более года.

14 августа КП полка перебазировался на восточную окраину Богодухова. До последних дней этого месяца нам пришлось вести бои с обороняющимся противником. Потом сопротивление его ослабло, и мы начали преследование откатывающихся на запад и юго-запад немецких частей.

23 августа с радостью узнали, что войсками Степного фронта при содействии нашего Воронежского и Юго-Западного фронтов был освобожден Харьков.

Так закончилась Курская битва, которая окончательно закрепила стратегическую инициативу в руках советского командования, создала благоприятные условия для развертывания общего стратегического наступления Красной Армии. Победой под Курском и выходом наших войск к Днепру завершился коренной перелом в ходе Великой Отечественной войны.

Глава 5.

Выходим к Славутичу

Осень на Украине всегда желанная пора: после уборочной страды собранный урожай уже в закромах, сельские базары своим половодьем красок ничуть не хуже гоголевской сорочинской ярмарки, без веселых хороводов не обходится ни одна свадьба. Каждый об этом знает, каждый об этом помнит, но не всегда так оно складывалось... Осень 1943 года была третьей - и последней! - по счету, когда на украинской земле все еще бесновался опустошительный смерч войны.

По пути к Днепру нам не встретилось ни одного населенного пункта, не разрушенного врагом. Только кирпичные остовы печей отчетливо торчали на местах пепелищ, как бы взывая к небу о мести за порушенную жизнь. Отступая, гитлеровцы не щадили даже животных. Мы видели коров, коз и овец со вспоротыми животами, втоптанных в землю гусей и кур.

Не видели мы на лугах обычных в это время стогов сена и золотистых скирд соломы, станом располагающихся в поле. Огороды, прежде всегда осеняемые статными подсолнечниками, сады с нагнувшимися к земле от тяжести плодов ветвями, пасеки - все это было разорено гитлеровцами.

Сердце закипало яростью при виде такого варварства. Я видел, как бойцы, проходя по вымершим селам, гневно сжимали зубы, слышал, как они кляли на чем свет стоит Гитлера и его грабь-армию.

Но как бы ни сопротивлялся и ни злобствовал враг, участь его после Сталинградской битвы и битвы на Курской дуге была предрешена. Советские войска приступили к решительным действиям по очищению родной земли от гитлеровской погани.

В начале сентября 1943 года стало известно, что 5-я гвардейская армия, куда входила наша 97-я гвардейская стрелковая дивизия, решением Верховного Главнокомандования вновь была передана Степному фронту, которым командовал генерал армии И. С. Конев.

Мы вели напряженные бои с немецкими частями, оказывавшими упорное сопротивление, Полк в составе дивизии наступал в юго-западном направлении на Михайловку, Долину, Макарды, в обход Полтавы.

12 сентября, тесня противника на запад, мы вступили на территорию Полтавской области. Запомнился мне бой за Михайловку, расположенную примерно в 20 километрах севернее Полтавы, на полпути к Диканьке. В ночь на 18 сентября полк скрытно подошел к этому населенному пункту и стремительным броском с двух направлений ворвался на его улицы. Темнота обеспечила внезапность атаки. Не сумев, видимо, быстро оценить обстановку, гитлеровцы заметались, открыли беспорядочный огонь, не причинивший большого урона нашим подразделениям. Правда, вскоре они опомнились и даже предприняли контратаку против одной из наших рот. На выручку ей пришел взвод под командой комсомольца гвардии младшего лейтенанта А. И. Толчина. Стрелки зашли во фланг немцам, открыли сильный ружейно-пулеметный огонь, и вражеская контратака захлебнулась.

Отличился в этом бою и командир роты гвардии лейтенант Д. П. Кашин, тоже комсомолец. С пулеметным расчетом он выбрал удачную позицию и, когда немцы начали отходить после очередной контратаки, сам лег за станковый пулемет и открыл по ним огонь. Молодой офицер был ранен, но не покинул поля боя. Толчин и Кашин были награждены медалью "За отвагу".

Радостным для меня оказался день 19 сентября. В этот день в газетах был опубликован очередной приказ Верховного Главнокомандующего об освобождении восьми городов Украины от немецких захватчиков. В их числе и моя родина город Ромны. Более двух лет ничего не знал я о судьбе матери Ксении Григорьевны, сестер Софьи и Веры, оставшихся в селе Локня неподалеку от Ромен. Мне было известно, что братья мои Николай, Александр и Сергей находятся на фронте. Но живы ли? Последнее письмо от матери я получил еще в начале сентября 1941 года, когда лежал в госпитале после ранения в первых боях. Разумеется, чтобы не волновать мать, я не сообщил ей о своем ранении, но сердце у всех матерей, как известно, вещун. "...Уж не в госпитале ли ты, сынок? - спрашивала она меня. - Что-то больно подробно стал писать. Не скрывай от меня ничего. Я всех вас, Моих дорогах деточек, учила всегда говорить правду. Помни, что даже маленькая неправда приносит большие волнения..." Пришлось признаться маме, что я действительно в госпитале, но дела мои идут на поправку.

И вот Ромны освобождены. Я тут же написал матери письмо. Кстати, письмо это сохранилось. После войны мне передал его мой племянник Женя, сын сестры. Бумага пожелтела и пожухла, некоторые буквы расплылись. Видно, не одну слезу пролила мать, читая его. Может быть, и нескромно самого себя цитировать, но пусть простит меня читатель, если я приведу несколько строк из этого фронтового послания: