Наташа Кампуш - Наташа Кампуш. 3096 дней Страница 36

Граница с внешним миром была такой абсолютной, что казалась мне непреодолимой. Будто бы дом находился в другом агрегатном состоянии, чем внешний мир за его добропорядочными желтыми стенами. Будто сам дом, сад, гараж с застенком находились в другой матрице. Иногда сквозь приоткрытое окно сюда проникало слабое предчувствие весны. Порой я слышала вдалеке звук проезжающей по спокойным улицам машины. И это было единственным напоминанием о жизни снаружи. Жалюзи всегда опущены, весь дом погружен в полумрак. Сигнализация на окнах подключена, во всяком случае я в этом не сомневалась. Еще бывали моменты, когда я думала о побеге. Но я больше не вынашивала никаких планов. Рыба не выпрыгивает за стеклянные края, снаружи ее ожидает только смерть.

Однако ностальгия по свободе оставалась.

Теперь я находилась под постоянным наблюдением. Мне нельзя было сделать и шагу без приказа. Я должна была так стоять, сидеть или ходить, как того хотелось Похитителю. Я должна была спрашивать разрешения, можно ли встать или сесть, повернуть голову или вытянуть руку. Он предписывал направление моего взгляда и сопровождал меня до самого туалета. Я не знаю, что было хуже. Время в одиночестве в подвале или время, когда я больше ни на секунду не оставалась одна.

Этот постоянный надзор усилил ощущение, что я попала в какой-то сумасшедший эксперимент. Атмосфера дома еще больше усиливала это впечатление. Спрятавшись за обывательским фасадом, он как бы выпал из времени и пространства. Безжизненный, нежилой, как декорация для мрачного фильма. Снаружи он идеально вписывался в окружение: бюргерский, чрезвычайно ухоженный, тщательно отгороженный от соседей густым кустарником, окружающим большой сад. Любопытные взгляды нежелательны.

Штрасхоф — безликое место без истории. Без традиции и деревенского характера, который можно было бы ожидать при сегодняшней численности населении около 9000 человек. После указателя с названием местечка вдоль проезжей дороги и железнодорожной линии по равнине Мархфельда тянулись неприметные однообразные дома, перемежаемые промышленными зонами, которых полно на окраинах любого крупного города. Уже по полному названию населенного пункта — Штрасхоф на Северном пути[25] можно судить о том, что речь идет о местечке, живущем только благодаря привязке к Вене. Из него уезжают, через него проезжают, но сюда не приезжают без оснований. Единственными достопримечательностями в поселке являются «Памятник локомотиву» и железнодорожный музей с названием «Котельная». Сто лет назад здесь не набиралось и пятидесяти жителей, нынешние же работают в Вене и возвращаются только на ночь в свои домишки, как бы монотонно нанизанные на одну нитку. По выходным дням здесь жужжат газонокосилки, полируются машины, а нутро «милого домика» остается спрятанным в полутьме за опущенными шторами и жалюзи. Здесь главное — фасад, а не то, что скрывается за ним. Идеальное место, чтобы вести двойную жизнь. Идеальное место для преступления.

Планировка дома была типичной для постройки 1970-х годов. На первом этаже длинный коридор с лестницей, ведущей на верхний этаж, слева ванная и туалет, справа гостиная, а в конце коридора кухня — продолговатое помещение со встроенным кухонным блоком с фронтоном в деревенском стиле под темное дерево, на полу плитка с оранжево-коричневым цветочным узором. Стол, четыре стула с матерчатой обивкой, на серо-белых кафельных стенах рядом с умывальником крючки с декоративными темно-зелеными цветами.

Но самым примечательным были фотообои, покрывающие правую стену. Березовая роща, зеленая, со стройными стволами, устремленными ввысь, будто пытающимися вырваться из давящей атмосферы этого помещения. Когда я впервые осознанно обратила на них внимание, мне показалось гротескным, что человек, который в любой момент может вырваться на волю, ощутить дыхание жизни, окружает себя искусственной, мертвой природой. В то время, как я отчаянно пыталась заполучить немного жизни в мою мертвую комнату в подвале, пусть даже в виде нескольких сорванных листочков.

Не знаю, сколько раз мне пришлось скоблить и полировать кафель и пол в кухне, пока они не приобрели идеальный блеск. Ни малейший след от уборки, ни одна крошка не должны были омрачить сияние поверхностей. Закончив работу, я должна была лечь пластом на пол, чтобы из этой перспективы проконтролировать любой самый дальний угол. Похититель при этом всегда находился за моей спиной и давал указания. Для него никогда не было достаточно чисто. Бесчисленное количество раз он вырывал тряпку из моих рук и показывал, как нужно «правильно» убирать. Он сразу выходил из себя, если я жирным отпечатком пальца «пачкала» красивую гладкую поверхность, разрушая этим самым фасад неприкосновенности и чистоты.

Но хуже всего была уборка гостиной — большого помещения, источающего мрак, порожденный не только опущенными жалюзи. Темный, почти черный кессонный потолок, мрачные стенные панели, зеленый кожаный гарнитур, светло-коричневое напольное покрытие. Темно-коричневый книжный шкаф, содержащий такие заголовки, как «Приговор»[26] или «Только куклы не плачут».[27] Неиспользуемый камин с кочергой, на каминной полке свеча в кованом подсвечнике, напольные часы, миниатюра рыцарского шлема. Два средневековых портрета на стене над камином.

Когда я находилась в этом помещении несколько дольше, у меня появлялось ощущение, что мрак проникает сквозь одежду в каждую пору моего тела. Гостиная представлялась мне идеальным отражением «другой» стороны Похитителя. Обывательская и приличная на поверхности, только слегка прикрывающая темную сущность под ней.

Теперь я знаю, что в этом доме, построенном родителями Вольфганга Приклопила в 70-е годы, с тех пор почти ничего не изменилось. Он хотел полностью отремонтировать верхний этаж, где находились три комнаты, и по-своему перестроить чердак. Чердачное окно должно было давать дополнительное освещение, а сам чердак с его голыми деревянными балками на косо срезанном потолке превратиться в жилую комнату, обшитую гипсокартоном. Это положило начало новой фазе моего заключения.

Стройка под крышей дома должна была на месяцы и годы стать для меня местом, где я проводила большую часть своего времени. Сам Приклопил тогда уже остался без постоянной работы и лишь изредка исчезал со своим другом Хольцапфелем «по делам». Только позже я узнала, что они занимались ремонтом квартир, чтобы их сдавать. Похоже, их не заваливали заказами, так как основную массу времени Похититель занимался ремонтом своего собственного дома. А я была его единственной работницей. Работницей, которую он при надобности вытаскивал из подвала, заставляя заниматься адовым трудом, для которого обычно требуются профессионалы, и которую он после «рабочего дня» принуждал к готовке и уборке, чтобы после этого снова запереть в застенке.