Хассо Стахов - Трагедия на Неве. Шокирующая правда о блокаде Ленинграда. 1941-1944 Страница 36

Гитлер заявил: «Автомобиль способен на все!» Однако из его 500 000 автомобилей 100 000 полностью выведены из строя и еще 250 000 находятся в ремонте. А 210 000 лошадей, часть из которых была уничтожена противником, должны быть списаны из-за нехватки фуража и истощения. В такой ситуации руководство вермахта просто не в состоянии было приступить к строительству оборонительных позиций и оборудованию зимних укрытий. Поэтому ничего не оставалось, как продолжать отдавать приказ: «Держаться до последнего солдата».

Вольфганг Фенор отмечает в своей захватывающей книге о Штауффенберге дату 20 января 1942 года как отход 36-летнего графа от кошмарных стратегических планов Гитлера. Будущий участник покушения к тому времени уже разрабатывал собственную концепцию действий, несмотря на свой 15-часовой рабочий день. Он начинает постигать, какому безумному воздействию подвергается его народ.

В то время как в застывших от ледяного холода лесах вгрызаются друг в друга в смертельной злобе десятки тысяч молодых солдат, Штауффенбергом все больше овладевает ярость. Он осуждает аппарат власти, частичкой которого является сам, и становится на сторону жертв гитлеровского режима. «Эти люди, не задумываясь, решились на самые высокие поступки, — напишет он позже, в то время как фюрер и его подражатели делили между собой сферу влияния. Эти люди смогли отстаивать свои взгляды и убеждения во имя спасения десятков тысяч других жизней». Такого рода слова многие бывшие офицеры даже сегодня воспринимают не очень охотно. В том числе и испытавший многое глуховатый артиллерийский командир, не желающий ничего слышать о том, что обязательства могут быть взаимными, также как и верность присяге. Он не хотел также слышать и об ответственности командира за своих подчиненных. Буркнув, он прервал разговор на эту тему словами: «Присяга, есть присяга. И баста!» Хотя интересно, как бы он истолковал фразу генерал-фельдмаршала фон Манштейна, заявившего: «Гитлеру было чуждо чувство добропорядочности в отношении немецких солдат». Или слова Теодора Фонтане (немецкий поэт и философ XIX века. — Ю. Л.): «Если первое лицо государства нарушает данную им клятву из-за своего безумия, или из-за совершенного им преступления, или еще по каким-либо причинам, то почему я не могу позволить себе сделать то же самое».

К началу войны у Красной Армии на вооружении были 23 000 танков, из них 14 700 в полной боевой готовности. К маю 1942 года она потеряла 26 500 боевых машин, включая те, что были произведены за это время. Но в это же самое время непрерывным потоком с конвейера сходят все новые колоссы. Только за 1942 год их произведено 25 000 единиц. За этот же период немцы выпускают 10 000 танков. Русская армия теперь насчитывает 5 миллионов человек, а немецкая — чуть более 1,5 миллиона. Русские имеют лишь один фронт боевых действий, немцы ввязались в войну на огромном пространстве: от мыса Норд Кап до Эль-Аламайн и от Нарвика до Черного моря. С этой точки зрения самопожертвование, ведущее к массовой гибели русских и немцев под Ленинградом, имеет некоторый оттенок безумия. Этим объясняется также, почему высокопоставленные, опытные и верные долгу немецкие офицеры намерены устранить своего верховного главнокомандующего Гитлера, несмотря на риск заслужить репутацию предателей, объявленных вне закона. Они не хотят быть соучастниками убийств миллионов людей, поняв, сколько жертв еще может быть принесено ради проигранного дела. Акцентируя внимание на то, что Сталин уничтожал в массовом количестве и без зазрения совести народы Советского Союза, мы зачастую закрываем глаза на то, что подобные действия Гитлер совершал и со своим народом.

Один из тюремных надзирателей попытался высмеять генерал-майора Штифа, одного из заговорщиков покушения на Гитлера 20 июля 1944 года, за его вид в полосатой робе заключенного, которую тот должен был теперь носить вместо брюк с генеральскими лампасами. В ответ Штиф пробурчал: «Разве вам дано понять, какую одежду сегодня почетнее носить»? Штиф был убит по приказу Гитлера в тюрьме Плетцензее.

Нет ничего удивительного в том, что в то время большинство военнослужащих вермахта не были готовы оправдать заговор. Солдат, заряженный на выполнение своего долга и не имеющий дополнительной информации, не в состоянии видеть взаимосвязанных факторов. Бесчинства соотечественников в военной форме истолковывались лишь как отдельные «свинские поступки» и не могли быть тогда приписаны системе. Часто это выражалось следующими словами: «Если бы об этом знал фюрер». Поэтому ни обер-ефрейтор, ни боевой генерал не видят смысла сопротивляться действующему режиму. Слишком близко находились они от линии фронта, чтобы позволять себе думать о том, что могло бы ослабить их боевой дух. Их служба продолжается без перерыва днем и ночью. У них просто нет времени на то, чтобы, уютно устроившись с рюмкой коньяка и сигарой, вести беседу о целесообразности заговора и критиковать командование, находящееся на удалении тысячи километров от них. Они востребованы в данном месте и слишком далеки от центральных властей. Но это не оправдывает хвастунов в генеральской форме и совсем непонятно с перспективы сегодняшнего дня, когда речь заходит о «самовыражении» и о «переоценке ценностей».

О том, насколько уже измотаны боями немецкие части на северном участке фронта, свидетельствует докладная записка генерала Зигфрида Томашки, командира восточно-прусской 11-й пехотной дивизии — элитного соединения вермахта. Она направляется служебным порядком с грифом «Совершенно секретно».

«Любовь к Отечеству, воля к победе, чувство долга и повиновение вдохновляют войска идти на самые большие жертвы, — говорится в ней. — Но эта готовность жертвовать собой не гарантирует успеха, если для этого больше не остается боеспособных сил… Фронтовики, отличившиеся в боях, сомневаются в компетенции немецкого командования. Они не понимают, почему больше не соблюдается принцип, прививаемый каждому офицеру, что восстановление истраченных сил является предпосылкой к достижению успехов». Томашки выражается еще конкретнее: «Конечно, с помощью пропагандистской работы можно кое-чего добиться. Но ею ни в коем случае не удастся вновь сделать солдата боеспособным, если он выведен из строя из-за перенапряжения своих сил». Записка заканчивается судьбоносной фразой: «Это закончится катастрофой, но при надлежащем руководстве ее можно избежать». При этом слово «надлежащем» выделено особо. Эти слова хотя и мужественные, но воздействия они не имеют. Хождение по инстанциям всегда длительно. Часто этот путь заканчивается корзиной для мусора.