Владимир Мелентьев - Фельдмаршалы Победы. Кутузов и Барклай де Толли Страница 36

По прибытии в Новгород Барклай отправляет отчет о военных операциях в кампании. В препровождении же пишет: «Государь! Не получив позволения приехать в Петербург для восстановления моего здоровья, я не могу питать более надежды пасть к стопам Вашего Императорского Величества. Вследствие чего прилагаю при сем краткий очерк событий этой кампании. По крайней мере, я убежден, что ничто в мире не может отнять у меня того, что я был полезен Государю и Отечеству в самую критическую минуту. Я вел операции армий так, что неизбежным следствием их должно было быть истребление неприятеля, а под Бородином и Москвою, смею сказать, я спас армию и империю — драгоценное убеждение, которое мне дает неистощимый источник утешения до конца моей жизни».

Впрочем, спокойствие и рассудительность снова возвращаются к нему. Отношение к повсеместной неприязни стало другим. «Тот, кто бросит теперь, может быть, в меня камень, позже отдаст мне справедливость», — скажет он своему адъютанту.

Итак, в ноябре 1812 года, после бурных событий, генерал от инфантерии Михаил Богданович Барклай де Толли оказался в совершенно непривычной для него обстановке, в тиши и спокойствии имения, в кругу семьи и близких ему людей. Здоровье его пошло на поправку.

Здесь получено было письмо от императора. То ли оценив наконец стратегию военного экс-министра, то ли потому, что обстановка в войне складывалась в ту пору довольно благоприятной, так или иначе, но тон письма, в отличие от прежних, был совершенно иным.

Трудно отличить искренность от лицемерия, но царь уверял Барклая в своем уважении, дружбе и желании встретиться. При этом, конечно же, не преминул пожурить за недостатки и упущения начального периода войны, свалив большую часть собственных ошибок на Барклая.

В заключение, обрисовав обстановку, коя вынудила монарха к назначению Кутузова, Александр внушал надежду на скорое возвращение генерала в действующую армию. «Борьба еще не закончена, — писал он, — и она даст Вам полную возможность проявить ваши военные достоинства, которым снова начинают отдавать должное». И что особенно важно было для Михаила Богдановича: «Я прикажу напечатать нечто вроде мотивированного оправдания Вашей деятельности, воспользовавшись присланными Вами мне материалами».

Окрыленный монаршей милостью, надеясь на встречу с царем, Михаил Богданович (все еще в сопровождении врача) приезжает в Петербург. Однако выяснилось, что император к встрече вовсе не стремился, очевидно, потому и письмо писал незадолго до своего отъезда в Вильно.

Что же касается высшего света столицы, то по-прежнему считая Барклая виновником всех бед и несчастий, столичное общество продемонстрировало ему «великолепный ледяной прием».

Так ни с чем и вернулся он от Советского подъезда Зимнего дворца.[76]

В последний раз к событиям минувшей поры, но уже в успокоительном тоне Михаил Богданович обращается в письме к царю в январе 1813 года: «Государь! Милостивое письмо Вашего императорского Величества от 24 ноября есть явный высокий знак благоволения Вашего… Оно возвратило утешение и спокойствие моей душе. Оно было в состоянии примирить меня с участью, которая представлялась мне тягчайшей в мире».

Письмо, однако ж, заканчивалось словами: «…Пусть князь Кутузов наслаждается своими победами, пусть он думает, что поверг в забвение того, кто их ему подготовил!»

Между тем война шла своим чередом. Еще 19 октября началось выступление французской армии из Москвы. За Великой армией двигался столь же великий обоз с награбленными в России ценностями.

«Хвост армии, — писал адъютант Наполеона Сегюр, — походил на татарскую орду, совершившую счастливый набег». Последствий деморализованной армии не пришлось долго ждать.

В сражении при Тарутино и Малоярославце она не смогла преодолеть упорное сопротивление русских войск, обладавших более высоким моральным духом.

Боевой же дух французской армии таял с каждым днем, несмотря на бесчисленные воззвания, заклинания и щедрые посулы Наполеона.

Невзирая на принятые им жесткие меры, поражения следовали одно за другим. К тому же отступать «великой и непобедимой» пришлось по ею же разграбленной Смоленской дороге, где вовсю «ходила дубина народной войны».

Жалкое зрелище отступающих захватчиков обогатило русский язык двумя ругательными словами, коими пользуются и поныне. Дело в том, что голодные, больные и замерзающие «завоеватели» обращались к русскому мужику со слезной просьбой: шер ами (дорогой), дайте яйко, мяско, хлеба и т. д., отсюда шаромыжник. Иногда же грозно требовали лошадь (шеваль), отсюда — шваль.

26 декабря 1812 года жалкие остатки наполеоновского войска (около 30 тысяч человек) вновь форсировали Неман, но уже в противоположном (в сравнении с 24 июня) направлении.

28 декабря 1812 года Кутузов в приказе по армии поздравил войска с освобождением страны от иноземных захватчиков, призывая «потщиться довершить поражение неприятеля на собственных полях его». Враг был изгнан из пределов государства Российского. Колокольный звон православных церквей торжественно возвещал об этом. И как реквием наполеоновским полчищам звучали слова Виктора Гюго:

Всюду поля да поля, армии белые гробы.Нет ни вождей, ни знамен, знаков прошедших побед.Движется тихо толпа. Армии больше уж нет.

И хотя в этом этапе войны Барклай де Толли участия не принимал, тем не менее заслуга его в разгроме врага становилась все более очевидной. Со временем это стало «достоянием большинства мыслящей публики». Вот почему сообщение о назначении генерала от инфантерии Михаила Богдановича Барклая де Толли на пост командующего 3-й Западной армией[77] встречено было многими как должное.

Еще в ноябре 1812 года, когда Наполеон находился на подступах к реке Березине, воображение россиян будоражила мысль полного окружения и уничтожения наполеоновских полчищ с пленением самого императора Франции.

Возможности для столь заманчивой перспективы, безусловно, были. Действительно, когда войска противника, преследуемые основными силами Кутузова, находились восточнее Березины, сюда с юга вышла армия адмирала Чичагова, которая 21 ноября овладела важным опорным пунктом Борисов.

С севера, также на Березину, выходил корпус Витгенштейна. Захватив населенный пункт Бараны Витгенштейн оказался всего лишь в суточном переходе от Чичагова. С востока сюда же стремительно шли отряд Ермолова и казаки Платова.

Словом, обстановка для Наполеона оказалась архисложной. Неслучайно некоторые из приближенных настойчиво советовали ему «спасать себя, пока еще есть время».