Йоханнес Штейнхоф - «Мессершмитты» над Сицилией. Поражение люфтваффе на Средиземном море. 1941-1943 Страница 37

– Сколько вылетов совершил Бернхард?

– Приблизительно десять, – ответил Бахманн.

ТРАПАНИ, 10 ИЮЛЯ 1943 Г

В течение последней недели перед высадкой союзников бомбежки приняли массированный характер. Каждый аэродром, взлетно-посадочная площадка и запасная полоса были настолько сильно повреждены, что только привлечением всех доступных резервов, – включая армейские подразделения, – стало возможным на временной основе восстановить несколько аэродромов до их эксплутационного состояния. Немецкие и итальянские зенитные батареи сбили большое число самолетов, но они были неспособны остановить массированные удары с воздуха. Кроме того, в последние перед вторжением дни военно-воздушные силы союзников предприняли мощные атаки против береговых оборонительных сооружений на юге и юго-востоке острова. Эти крупномасштабные атаки указывали возможное место высадки десанта.

К концу дня «Д» минус один (9 июля)[86] союзные военно-воздушные силы расчистили путь для высадки десанта на Сицилию. Вражеская авиация была выбита с острова или была в значительной степени скована разбитыми аэродромами, пути подвоза снаряжения и подкрепления были так разбомблены, что обычный поток материалов и персонала был серьезно замедлен. Завоевав превосходство в воздухе, NATAF и 9-я воздушная армия были готовы принять дополнительные обязанности, которые возложит на них начавшееся вторжение.

В 04.30 10 июля первые вражеские самолеты появились над союзными кораблями, сконцентрированными перед атакуемыми пляжами… Воздушные налеты лишь немного препятствовали высадке.

К ночи дня «Д», 10 июля, 7-я армия твердо закрепилась на Сицилии.

Взлетно-посадочная полоса должна была быть уже за следующей цепочкой холмов. Я бросил «сто девятый» в левый вираж и на малой высоте понесся над опаляемой солнцем поверхностью луга по направлению к зданию фермы, стоявшему около высохшего русла реки. Рядом с ним было желтое сигнальное полотнище, растянутое на земле и обращенное к долине. Оно указывало точку, где надо было приземляться.

Я задавался вопросом, почему эта выжженная желтая полоса с темными дубами, редко покрывавшими склоны с обеих сторон, сегодня кажется такой маленькой. Вчера она выглядела намного большей, когда я приземлился на ней на «шторьхе» и рулил по каменистой земле. Выбравшись из него, я должен был идти через высокую, по колено, траву и чертополох, которые потрескивали, когда я ломал и крошил их своими ногами. Длина взлетно-посадочной полосы показалась мне достаточной при условии, что ты приближался к сигнальному полотнищу на минимальной скорости и приземлялся около него.

Я хотел выполнить хорошую посадку, чтобы придать группе, летевшей позади меня, уверенность. После этого я должен был быстро отрулить в сторону, чтобы освободить дорогу Бахманну и Хелбигу, которые находились не так далеко позади меня и уже выполняли вираж перед тем, как выровнять самолет на конечной стадии захода на посадку. Непосредственно перед тем, как я направил самолет вниз, из двери дома вышли люди в хаки, и, когда колеса шасси коснулись земли, я увидел вблизи сигнального полотнища солдат с пистолетами «Вери». Их работа состояла в том, чтобы немедленно выстрелить красные сигнальные ракеты, если при заходе на посадку что-нибудь пойдет не так, как полагается. Штраден выбрал опытных людей для этой задачи.

Катясь вверх по склону, самолет быстро остановился. И затем я понял, что взлетно-посадочная полоса слишком коротка для того, чтобы севший с перелетом пилот мог снова взлететь, в его распоряжении имелось не более доли секунды, чтобы принять решение сделать еще круг и выполнить вторую попытку. Мой механик сигналил мне из тени под деревьями. Я выключил двигатель, расстегнул привязные ремни и сел на край кабины. Оттуда у меня был хороший обзор происходящего на аэродроме, и я мог по радио передавать инструкции приземляющейся группе Фрейтага.

То, что мы делали с нашими «мессершмиттами» на этом крошечном клочке земли, который называли посадочной площадкой, граничило с высшим пилотажем. Двигатель работал на высоких оборотах, так как надо было поддерживать высокую скорость, чтобы управлять самолетом. Непосредственно перед сигнальным полотнищем рычаг сектора газа резко передвигался назад, и тяжелая машина в облаке пыли совершала посадку на каменистой, но далеко не гладкой земле. Это был рискованный маневр, к которому нас, однако, приучили годы наших блужданий. При этом единственное отличие для меня состояло в том, что я, как командир эскадрильи, еще мог ругать такой выбор или эту несчастную полоску земли, с которой, как ожидалось, нам предстояло действовать. Но теперь это был мой собственный выбор, а это совсем другое дело! Все, казалось, проходило нормально: каждый знал очередность посадки; интервалы между самолетами соответствовали обстановке, и молодые пилоты неоднократно предупреждались об опасностях посадки в таких обстоятельствах.

Один из последних после посадки немедленно снова взлетел, поскольку недооценил свою скорость. Совершенно правильно. Красные сигнальные ракеты медленно опустились на землю и погасли. Были обычные облака пыли, крещендо и диминуэндо[87] двигателей, рулящие самолеты, двигающиеся топливозаправщики, кричащие механики: калейдоскоп войны, вторгшийся в эту мирную долину с силой взрыва. Для нас же это было весьма банально, даже притом, что несоответствие посадочной полосы, – о чьем существовании здесь вряд ли кто-нибудь подумал, – заставляло волосы вставать дыбом.

Время от времени я командовал в микрофон, например: «2-я эскадрилья отрулить влево!», или «Разомкнуться больше!», или «Снова сомкнуться!». Приблизительно двадцать «мессершмиттов» приземлились благополучно. Только два продолжали кружиться над полем: в одном случае у пилота возникли проблемы с выпуском шасси, в другом один из новичков не смог сесть с первой попытки. Я снял шлем и нагнулся в кабину, чтобы выключить рацию, когда услышал взволнованные крики механиков: