Картинки дипломатической жизни. Воспоминания сотрудника миссии Российской империи в Вашингтоне, Брюсселе и Лондоне - Петр Сергеевич Боткин Страница 38

Относительно государя сведения были сбивчивые. Говорили, будто он выразил желание поселиться в Крыму и что царское семейство переедет в Ливадию как только великие княжны оправятся от кори. Затем о Ливадии не было больше и речи, а сообщалось, что царское семейство едет в Англию и что английское правительство посылает с этой целью крейсер в Белое море. Между тем время шло, революционное движение разгоралось, а царское семейство продолжало пребывать в заточении в Царском Селе. Стали ходить слухи, что обращение с государем далеко не удовлетворительное. С самим фактом ареста русские люди за границей не могли примириться и потому неоднократно обращались к союзным правительствам с просьбами об обеспечении неприкосновенности царя и императорского семейства.

Но когда стало известно в Европе, что государь, императрица и царские дети были отправлены правительством Керенскаго в ссылку, в Сибирь, беспокойство за них и возмущение перед гнусной расправой новых правителей России достигли крайних пределов. Вместе с тем и участились выступления русских людей перед союзными и нейтральными правительствами об оказании содействия для освобождения царской семьи из плена революционных заправил.

Опасения соотечественников не разделялись, однако, представителями Временного правительства за границей, как это видно теперь из раскрывающихся перед нами документов.

Для примера приводим текст телеграммы бывшего императорского посла в Париже господина Извольского, оставшегося в той же должности на службе революционного правительства. Телеграмма эта была послана в Петроград Милюкову 19 марта (1 апреля) 1917 г.: «Косвенными путями я узнал, что здесь есть несколько лиц, которые стараются побудить французское правительство обратиться в Петроград с дружественными представлениями о необходимости охраны бывшего императора и его семьи от угрожающей им, будто бы, прямой опасности. Я счел своим долгом в частной беседе с господином Камбоном предостеречь его от подобного шага. При настоящем составе Временного правительства, сказал я, подобные опасения являются совершенно неосновательными и могли бы иметь место только в случае победы радикальных элементов, и поэтому подобные представления могли бы показаться у нас не только ненужными, но даже оскорбительными»[5].

Вот что другой посол Временного правительства господин Неклюдов сам рассказывает в своих «Воспоминаниях» по этому предмету[6]:

«В конце апреля 1917 года я получил от г. Милюкова, министра иностранных дел Временного правительства, телеграмму о моем назначении послом в Мадрид. Я давно был знаком с Милюковым; три или четыре раза до революции он проезжал через Стокгольм, мы подолгу с ним разговаривали, и наша беседа привела нас к полному единству взглядов на многие вопросы нашей внутренней и внешней политики…»

Господин Неклюдов, как известно, состоял в то время императорским посланником в Стокгольме.

Вот как он дальше передает свой разговор с королем испанским Альфонсом XIII после вручения ему верительных грамот:

«Король сошел с трона и, подойдя ко мне, сказал:

– В вашей речи вы были столь любезны упомянуть о помощи, которую мы имели возможность оказать вашим пленным во время войны. Позвольте мне выразить живейшее участие к другим русским пленным – я разумею его величество государя императора Николая II и его семейство. Я вас прошу передать вашему правительству мою горячую просьбу об их освобождении.

Слова короля меня глубоко тронули.

– Ваше величество, – ответил я, – разрешите мне говорить совершенно откровенно.

– Не только я вам это разрешаю, милостивый государь, но я именно этого и желаю, – сказал король.

– Вы видите перед собою, ваше величество, верного слугу русского народа, нового порядка вещей в России, но вместе с тем в силу традиций, в силу моего прошлого лицо, которое было моим государем, есть и останется для меня священным, не говоря уже о чувствах личной привязанности и симпатии, каковые я питаю к государю. Если что-либо на свете может быть сделано для спасения царя и царской семьи, ваше величество может быть вполне уверено, что я готов пренебречь моими интересами, карьерой и, пожалуй, еще большим… Таким образом, я не замедлю передать моему правительству о милостивых словах вашего величества, но прошу принять во внимание следующее: мне положительно известно, что Временное правительство только и мечтает о том, чтобы разрешить государю императору выехать за границу. Если оно этого не делает, то только из-за крайних элементов. Мое официальное вмешательство, идущее из-за границы, несомненно, раздражит эти крайние элементы, и агитация, которая будет вызвана этим выступлением, скорее может повредить несчастным тобольским изгнанникам.

Король с минуту оставался в раздумье, затем произнес:

– Разъясните мне, пожалуйста, кто, собственно говоря, стоит в данный момент во главе русского правительства?

– Ваше величество, я только что вручил мои верительные грамоты. Они подписаны князем Львовым, председателем Совета министров и контрассигнованы министром иностранных дел.

– Значит, – сказал король, – князь Львов во главе правительства. Мне говорили, что он – честный человек. В таком случае, пожалуйста, напишите от меня князю Львову и сообщите ему, как я заинтересован в судьбе императора Николая II и его семейства и что я был бы крайне счастлив, если бы мог знать, что они находятся в полной безопасности.

– Завтра же, ваше величество, я напишу князю Львову частное письмо по этому предмету.

– Да, да, – сказал король, – непременно, я вас об этом прошу…

Слова короля и выражения лица дышали искренностью и благородством. Я тотчас же подпал под его чары»[7].

От представителей Временного правительства за границей перейдем теперь к центральному ведомству. Как относились к судьбе царской семьи главари Временного правительства – господа Милюков, Керенский и князь Львов?

Судебный следователь Соколов допрашивал их по этому предмету и дает в высшей степени ценные указания.

Показание Милюкова: «…Я хорошо припоминаю – как только революционная власть приняла форму Временного правительства, поднят был вопрос об участи царя и его семейства. Тогда признавалось нужным, чтобы царская семья покинула Россию. Категорически утверждаю, что таково было желание Временного правительства и что мы имели в виду отъезд царя в Англию. В качестве министра иностранных дел я счел моим долгом вступить по этому вопросу в переговоры с Бьюкененом. Вследствие нашего разговора Бьюкенен снесся со своим правительством. Английское правительство выразило согласие, и Бьюкенен, передавая мне ответ, сообщил, что будет послан с этой целью английский крейсер и предоставлен в распоряжение царской семьи. Но дело затягивалось со стороны Англии. Снова я заговорил с Бьюкененом. Тогда он заявил мне, что английское правительство не настаивает больше на