Борис Тененбаум - Великие Борджиа. Гении зла Страница 38

Интересно, что папа Александр не оскорбился предположением об инцесте и даже о том, что он сам в нем лично участвует. Он написал зятю письмо, составленное, право же, в дружеской форме. Он предложил ему два варианта: либо Джованни поклянется, что касаться супруги он не мог по причине сглаза, либо и вовсе заявит, что брак его недействителен, ибо она была уже просватана за дона Гаспара д’Аверса.

И все завершится самым лучшим образом, в интересах обоих семейств…

Джованни попробовал путь номер два – признание недействительности брака из-за предыдущего обручения. Однако уперлись юристы – они не нашли это достаточным основанием для развода. Признавать же мужское бессилие, пусть даже и на основе сглаза, Джованни Сфорца не хотел ни за какие блага земные или небесные. Переговоры вернулись к исходной точке – и тут терпение папы Александра лопнуло. Он пригрозил семейству Сфорца, что расторгнет брак просто своим собственным решением – и в этом случае очень значительное приданое Лукреции должно будет быть возвращено. А поскольку оно пошло не столько Джованни Сфорца, сколько его могущественным дядюшкам, они нажали на своего племянника. Лодовико Моро пошел так далеко, что пригрозил Джованни «отнять от него свою руку и высокое покровительство». Делать было нечего – 18 ноября 1497 года Джованни Сфорца в присутствии нескольких свидетелей подписал документ о том, что он импотент, и отправил его в Рим, к кардиналу Асканио. Теперь Лукреция Борджиа снова считалась «девой непорочной и мужем не тронутой». В конце декабря 1497 года она предстала перед коллегией кардиналов для того, чтобы этот факт был подтвержден официально.

Единственная проблема тут заключалась в том, что «непорочная дева» была беременна.

IV

Во время процедуры инициации развода Лукреция Борджиа жила в монастыре Сан-Систо. Посещал ее там на регулярной основе только один человек, Педро Калдес, секретарь Святого Отца – в Риме его на итальянский лад называли Перотто. В его обязанности входило обеспечение обмена письмами между Лукрецией и ее отцом, а поскольку письмами они обменивались чуть ли не каждый день, то Перотто виделся с Лукрецией практически ежедневно. В монастыре она скучала, а Перотто был пригожим юношей – в общем, дела пошли в предсказуемом направлении. К сожалению, любовники не были достаточно осторожны, и Лукреция забеременела. Так что, когда она стояла перед комиссией, признавшей ее девицей, она была на шестом месяце. Ну, кардиналы предпочли поверить официальным бумагам, а не собственным глазам, но вот Чезаре Борджиа решил не ограничивать себя рамками принятого протокола. Согласно свидетельству венецианского посла Капелло, который описал все происшедшее в письме к своему правительству, месяц спустя после дарованного Лукреции развода, Чезаре набросился на Перотто со шпагой в руках.

Тот кинулся спасаться к Святому Отцу, вбежал в тронный зал и укрылся у ног папы, который прикрыл его своим плащом. Чезаре Борджиа ударил беднягу шпагой, да так, что кровь брызнула прямо в лицо папе. Перотто тогда был тяжело ранен, но не умер – о чем, возможно, вскоре пожалел, потому что его сволокли со ступеней папского трона и кинули в темницу в замке Святого Ангела. Он пробыл там недолго – как меланхолично сообщает Иоганн Бурхард в своих записках, «Перотто попал в Тибр, и не по своей воле». Его тело выловили из реки шесть дней спустя, а вслед за этим в Тибре нашли и труп служанки Лукреции по имени Пентасилея. Считалось, что она был в курсе связи своей госпожи с ее любовником и даже помогала им обоим сохранить эту связь в секрете. Через пару месяцев герцогу д’Эсте донесли из Рима, что Лукреция Борджиа родила младенца мужского пола.

Слухи были верны.

О мальчике, правда, не было ничего известно в течение трех лет, пока в Риме вдруг не возник некий Джованни Борджиа, «дитя Рима», «infans Romanus», а в документе, легализующем его рождение, значилось, что он сын Чезаре Борджиа и неназванной незамужней женщины. Маленькому Джованни при этом папской буллой предоставлялось в наследственное владение герцогство Непи вместе с титулом герцога. Это был таинственный документ – больно уж щедрым был дар и наводил на мысли, что и мать мальчика была папе римскому не чужой. Но еще более таинственным был второй документ, секретный, но тоже оформленный в виде папской буллы, в котором ребенок признавался уже не сыном Чезаре Борджиа, а сыном самого Святого Отца, папы Александра VI.

Скорее всего первая булла была издана с целью обеспечить мальчика в будущем, а вторая была просто предосторожностью со стороны папы Александра, имевшего основания не доверять своему сыну Чезаре – тот вполне мог покуситься на владения племянника. Если, конечно, матерью Джованни Борджиа действительно была Лукреция, о чем в документах ничего не сказано. Но ее имя и не могло быть упомянуто ни в том, ни в другом случае, потому что тогда Джованни Борджиа был бы сыном или собственного дяди, или собственного деда. Когда впоследствии обе буллы всплыли на поверхность, «легенда Боржиа», густо замешенная на интригах, тайных злодействах, отравлениях и инцесте, получила, что называется, документальное подтверждение, и про Лукрецию был сложен стишок на латыни в виде ее эпитафии:

«Hos tumulo dormit Lucretia nomine, sed re Thais, Alexandr fila, sposa nurus».

«Здесь покоится Лукреция, на самом деле – Таис[33], которая была дочерью, женой и невесткой Александра».

Свадьба Лукреции и другие счастливые события в семье Борджиа

I

С признанием Джованни Сфорца импотентом торопились не просто так – на то имелись основательные политические причины. Конечно, интерес заключался вовсе не в Джованни, был он импотентом или не был, а в том, чтобы рука Лукреции Борджиа оказалась свободной для нового замужества – жених для нее уже имелся. Им был принц Альфонсо, родной брат Санчи Арагонской. Таким образом, брачный союз семейства Борджиа с той ветвью Арагонского дома, что правила в Неаполе, делался еще сильнее – но сам по себе брак Лукреции рассматривался только как промежуточный, предварительный шаг к другому, куда более важному.

И Санча, и ее брат Альфонсо были внебрачными детьми короля Неаполя Альфонсо II – но имелась и принцесса получше. Ее звали Карлотта, она была рождена в законном браке и в принципе имела шансы и на то, чтобы унаследовать корону Неаполя.

Почему бы не выдать ее замуж за Чезаре Борджиа?

Строго говоря, он был кардиналом, а кардиналы жениться, конечно же, не могли – по крайней мере, не могли делать этого официально. Однако отношения Чезаре с его отцом восстановились – Святой Отец переступил через свои чувства, смерть дона Хуана была забыта, стремление же возвеличить семью Борджиа осталось неизменным. В Риме вообще ходили слухи, что папа Александр задумал выкроить для Чезаре Борджиа некое независимое княжество – и брак с Карлоттой Арагонской был бы в этом смысле «большим шагом в правильном направлении».