Хорст Герлах - В сибирских лагерях. Воспоминания немецкого пленного. 1945-1946 Страница 4

Я вернулся домой к обеду, но ни у кого из нас не было аппетита. Все были в подавленном настроении. Немецкая пропаганда в прессе и на радио и даже свидетельства очевидцев готовили нас к тому, что скоро мы будем «освобождены». Мы со страхом ожидали этих русских «спасителей».

С тех пор как работники нашей фермы вместе с другими сельхозрабочими из соседних четырех деревень были призваны в фольксштурм, полувоенную организацию, образованную в конце войны, и отправлены в Эльбинг, нам пришлось самим по очереди ухаживать за скотом. Выполняя эту работу, я чувствовал себя немного легче. Здесь все было тихо и спокойно, и я даже радовался, что не вижу суматохи и беспокойства, которые угнетали меня.

Но это чувство облегчения длилось недолго. Жители соседних деревень приехали к нам и рассказали, что русские держат под контролем все и уже заняли здание почты. Вдобавок ко всему русские дали понять, что к вечеру займут и нашу деревню, а те, у кого найдут какое-либо оружие, будут расстреляны.

Мой отец выбросил свой армейский пистолет в снег за домом, а охотничьи ружья я спрятал на крыше свинарника. Затем отец, уже знавший по опыту Первой и Второй мировой войны, как русские любят часы и ботинки, велел нам с братьями надеть их на себя, полагая, что солдаты не станут снимать ботинки у нас с ног.

Ближе к вечеру неожиданно над нашими головами раздался звук двигателей моторов. «Возможно, это наши истребители!» – подумал я. Мы выбежали из домов, глядя в небо. Девять мессершмиттов открыли огонь из пушек и сбросили бомбы на русские танки. Затем все самолеты заняли свои места в строю и, взяв курс на север, скрылись из вида.

Глава 3

Захватчики

«Русские идут!» Я не знаю, кто первый в диком страхе прокричал эти слова. Я еще не знал, что для нас, немцев, живущих на востоке Германии, они значили начало наступления бесконечно трудных времен.

«Русские идут!» Этот тревожный возглас оказался правдой. Очень медленно и осторожно к нам приближался русский, пока только один, держа перед собой винтовку. Он посматривал по сторонам, направляясь к нам. Пятнадцать пар глаз – моих родителей, братьев, наших работников – неотрывно следили за каждым его движением, выглядывая через занавески и дверные щели. Я невольно подумал о своих новеньких ботинках и о том, смогу ли я спрятать их. Я быстро обмотал их старыми грязными тряпками и бросил в грязь за домом.

Тем временем русский подошел ближе, приостановился, внимательно изучая местность, и приблизился еще на несколько шагов. Сначала он следовал в направлении нашего дома; потом замешкался, направился через двор к навесу, где стояла телега, и сел на нее.

Мама велела нам идти на конюшню и заняться делами. Возможно, тогда солдат подумает, что мы работники. Медленно я вышел из дома, стараясь идти как можно теснее прижимаясь к амбару и пытаясь не смотреть на солдата.

Но он увидел меня и крикнул что-то грубое, судя по интонации, и сделал знак, чтобы я подошел к нему. Рядом со мной никого не было, и мне ничего не оставалось, как подойти к нему.

Меня бросало то в жар, то в холод, спина вспотела, пока я шел к нему. Я понимал, что могу быть первым немцем из нашей деревни, застреленным абсолютно без причины. Но ничего такого не произошло.

Я недоверчиво посмотрел на русского. Меховая шапка сползла с его головы. На нем была надета шинель длиной до колен, на поясе застегнут широкий кожаный ремень с изображением советской звезды на пряжке. Штаны были заправлены в грязные сапоги. Его лицо было типично монгольского типа, а из-под шапки выбивались черные волосы.

Левую руку русский держал в кармане, а правой наставлял на меня немецкий пистолет. На несколько мгновений мы замерли, в тишине глядя друг на друга. Затем он снова заговорил на непонятном мне языке, дико жестикулируя пистолетом. Некоторые слова, произносимые им, чем-то напоминали польский язык, который я немного знал, так как на нем разговаривали наши рабочие, приехавшие из Польши. Немного погодя до меня дошло, что русский спрашивает о сигаретах.

Я держал руки в карманах. В одном из них как раз лежала пачка сигарет, которые я совсем недавно нашел. Я кивнул, и русский велел отдать их ему.

Тем временем несколько человек с фермы подошли к нам. Среди них был украинский эмигрант, который заговорил с русским. Я воспользовался возможностью и ушел.

Долгая ночь

Наступила ночь. Вокруг все дрожало от несмолкаемого рева пушек и постоянных взрывов. Я и другие мальчики не хотели больше оставаться одни в своих комнатах и потому перебрались в спальню к родителям. Сейчас было неподходящее время для полноценного сна, и мы легли вздремнуть не раздеваясь. Отец задул керосиновую лампу, но даже в темноте мы долго не могли заснуть.

В смежной комнате лежали беженцы, остановившиеся в нашем доме, – старики и женщины помоложе, с маленькими детьми. Дети долго не могли угомониться и бесперебойно болтали, никому не давая спать.

Наконец грохот орудий, раздававшийся снаружи, прекратился. Наступила такая тишина, что, кажется, можно было услышать, как снег падает на землю. Было ли это затишье перед бурей? Подозрительная тишина пугала больше, чем сами взрывы. Какое-то дурное предчувствие возникло в этой тишине, тревожное ощущение того, что вот-вот что-то должно произойти.

И вот неожиданно разразился гром! Такое ощущение, что палили разом из всех орудий, которые только существуют. Звуки стрельбы раздавались повсюду и постепенно становились все ближе! И снова миг тишины. И опять грохот! Теперь сюда добавились еще и голоса. Немецкие? Русские? Затем входная дверь дома скрипнула. Кто-то прошел по кухне, а затем вошел в столовую. Вошедший издавал шаркающие звуки, как будто кто-то неуклюже крался ползком по полу. Наше любопытство возрастало с каждой минутой. Я весь дрожал с головы до ног. Казалось, что сейчас мои мозги лопнут от напряжения. Вспомнившиеся истории, которые я слышал о жестокости русских, не давали мне успокоиться.

Лицом к лицу

Луч света сочился сквозь замочную скважину двери в спальню. Что-то стукнуло в дверь, она приоткрылась, и свет резко осветил наши лица. В проеме сверкнул ствол пистолета. Свет фонаря сначала осветил стены и мебель, а затем остановился на наших лицах.

В полумраке я сумел разглядеть две меховые шапки с изображением советских звезд на них. Это были русские!

Мой отец немного понимал русский язык. Ему немного приходилось общаться с русскими еще в прошлую войну. Он отрицательно ответил на вопрос, когда русские спросили, есть ли в доме немецкие солдаты. Несмотря на его ответ, комнату все равно немедленно проверили. Русские посветили фонарями под кроватями, скинули покрывала и подушки. Один из них пристально посмотрел на моего брата, который был старше меня на два года. Меня также не оставили без внимания. Он никак не мог поверить, что мы не солдаты.