Вильгельм Липпих - Беглый огонь! Записки немецкого артиллериста 1940-1945 Страница 4

Оказавшись, наконец, вдалеке от мест непосредственных боев, я почти сразу же вспомнил о моей невесте Аннелизе, с которой познакомился шесть лет назад, за несколько месяцев до призыва на военную службу. Хотя прошло совсем немного времени с тех пор, как мы в последний раз обменялись письмами, моя любовь к ней по-прежнему оставалась единственным источником надежды в беспросветном будущем, ожидавшем меня. В глубине души теплилась мысль о том, что мы непременно будем вместе до конца наших дней, если, разумеется, мне удастся избежать смерти и русского плена и вернуться в Германию.

В следующие дни нам удалось немного отдохнуть и подкормиться. Мне неожиданно посчастливилось увидеть на расстоянии подполковника Эбелинга и нескольких офицеров 154-го полка, однако поговорить с ними я не смог. Несмотря на то что все мы пытались организованно и по приказу вернуться в рейх, было ясно, что вермахт окончательно утратил былой порядок и находится на грани полного развала. Мы оказались предоставлены самим себе и фактически брошены на произвол судьбы.

За это время нам стало известно о двух худших морских поражениях за всю современную историю. В январе и феврале 1945 года немецкие лайнеры «Вильгельм Густлофф» и «Генерал фон Штойбен» при эвакуации гражданского населения из Восточной Пруссии в центральную Германию были торпедированы русскими военными кораблями и потонули.

Несмотря на все то, что мы пережили на фронте, это известие еще больше углубило в нас невыразимое чувство горя и отчаяния.

Даже если бы нам и посчастливилось найти место на одном из немногих кораблей, покидавших Хель, угроза нападения со стороны советского военно-морского флота делала перспективу добраться до рейха несбыточной. В то же время большинство офицеров, находившихся на полуострове Хель, даже не пыталось перебраться на материк, несмотря на приказы возвращаться в Германию. Чувство офицерской чести и солидарность с подчиненными погрузили их в состояние пассивной покорности судьбе. Невзирая на упадок военной дисциплины, никто из них не желал, чтобы солдаты посчитали своих боевых командиров трусами и дезертирами, оставившими их умирать в непосредственной близости от родной страны, хотя было бессмысленно оставаться и предаваться бездействию. Примерно через две с половиной недели после прибытия на Хель Юхтер как-то раз оказался за пределами нашего жилища в тот момент, когда русские неожиданно обрушили на полуостров заградительный огонь. Поскольку он находился на открытом пространстве, то получил ранение — осколки снаряда попали ему в бедро. Известив медиков о том, что мой сослуживец ранен, я попросил нашего полкового врача осмотреть его.

Наблюдая за тем, как он делал перевязку Юхтеру, я спросил, не нужно ли наложить жгут на ногу, чтобы не допустить кровопотери. Однако наш эскулап заверил меня в том, что нет необходимости и что ранение не опасно.

Закончив перевязку, врач велел мне переправить Юхтера в полевой госпиталь, размещавшийся в подземном бетонном бункере. Я помог санитарам отнести моего раненого товарища туда, куда было сказано.

Внизу, в бункере, раненые лежали вповалку вдоль стен. Подойдя к дежурному врачу, я сообщил ему, что мы принесли тяжело раненного солдата, которому нужна срочная медицинская помощь. Тот ответил мне:

— Да, да, мы присмотрим за ним. Но мы всех осматриваем в порядке очереди. Положите его на пол. Когда до него дойдет очередь, его обязательно осмотрят.

Наклонившись к Юхтеру, я заверил его:

— Я вернусь завтра и проверю, как твои дела.

Вернувшись на следующее утро, я узнал, что ночью Юхтер скончался. Я понял, что он умер, скорее всего, от потери крови, я разозлился на полкового врача, пренебрегшего моей просьбой наложить жгут. Даже после тех смертей, которые мне довелось видеть во время боев, смерть Юхтера показалось мне бессмысленной жертвой Молоху войны.

Оставшись один и не имея ничего, кроме формы и оружия, я глубоко задумался над сложившейся обстановкой.

Новых приказов я больше не получил, но теперь я почувствовал новый мотив поскорее покинуть Хель.

На следующий день ранним вечером я вышел из нашего жилища и отправился к гавани, для чего нужно было преодолеть расстояние примерно в 500 метров. Совершенно неожиданно для себя я оказался в ситуации, которой суждено было изменить мою жизнь. Увидев здесь соединение численностью в 400 полностью экипированных солдат, я понял, что эта заново сформированная часть собирается покинуть Хель. Я сразу же принял решение присоединиться к ней и отправиться туда, куда ей было приказано. Поговорив с солдатами, я распознал у них силезский диалект и выяснил, что их пехотный полк получил приказ эвакуироваться в рейх. Странно, но во время моего путешествия из Пиллау никто не обратил внимания на мое присутствие и не стал спрашивать у меня документы. Я так и не понял, чем было вызвано подобное равнодушие — моим званием, наградами или всеобщим хаосом.

Когда с наступлением темноты поступил приказ отправляться в путь, я просто проскользнул на борт одной из небольших барж вместе с двумя сотнями солдат. Через полчаса, отдалившись от гавани примерно на пару километров, мы увидели впереди какую-то гигантскую тень. Это был совершенно новый эсминец кригсмарине, на котором нас должны были переправить в Германию.

Когда мы поднялись на борт корабля, экипаж нас тепло встретил и помог разместиться. Рядовым пришлось провести ночь под открытым небом на палубе, меня же проводили в одну из кают. Несмотря на то что в последнее время часто говорили о торпедных атаках русских, обрушивавшихся на немецкие корабли, которые двигались на запад, я не боялся гибели в море. Напротив, в моей душе поселилась надежда на благополучный исход. Что же будет с нами?

На следующее утро меня разбудил какой-то моряк.

— Герр обер-лейтенант, война окончена! — сообщил он.

Было 9 мая 1945 года.

Оглядываясь в прошлое, я понимаю, что мой счастливый отъезд с Хеля в ту ночь, возможно, спас мне жизнь, избавив от возможного плена или самоубийства. И все же в ту минуту, когда мне стало известно о капитуляции Германии, мое настроение было далеко не радостным, но оно также не было и печальным. Я ощущал тупое безразличие и неуверенность в будущем — моем собственном и моей страны.

Глава 1

Деревенское воспитание

Всего лишь через пять лет после окончания Второй мировой войны, закончившейся для меня спасением на борту немецкого эсминца, мои мысли занимал призрак новой войны с Россией.

Я прекрасно знал, что такое война. Нестерпимая жара и пыль летом. Пронизывающий до костей холод зимой. Топкая грязь весной и осенью. Ненасытные комары и вездесущие вши. Вечная нехватка сна и нескончаемая физическая усталость. Свистящие над головой пули. Взрывы бомб и снарядов, сотрясающие землю. Вонь разлагающихся трупов. Постоянный страх плена или смерти. Мучительная боль при виде гибнущих товарищей. Бессмысленная жестокость. Тяжелая разлука с любимыми, родными и близкими.