Вильгельм Липпих - Беглый огонь! Записки немецкого артиллериста 1940-1945 Страница 5

Глава 1

Деревенское воспитание

Всего лишь через пять лет после окончания Второй мировой войны, закончившейся для меня спасением на борту немецкого эсминца, мои мысли занимал призрак новой войны с Россией.

Я прекрасно знал, что такое война. Нестерпимая жара и пыль летом. Пронизывающий до костей холод зимой. Топкая грязь весной и осенью. Ненасытные комары и вездесущие вши. Вечная нехватка сна и нескончаемая физическая усталость. Свистящие над головой пули. Взрывы бомб и снарядов, сотрясающие землю. Вонь разлагающихся трупов. Постоянный страх плена или смерти. Мучительная боль при виде гибнущих товарищей. Бессмысленная жестокость. Тяжелая разлука с любимыми, родными и близкими.

Когда в конце 1940-х годов отношения Советского Союза и Запада обострились, на горизонте замаячила угроза новой войны. Мне не хотелось, чудом оставшись в живых на полях боев в России, снова вставать в строй и отправляться под пули. Будучи молодым ветераном войны, младшим офицером, служившим в рядах вермахта, я был уверен, что бундесвер, армия новоиспеченной Западной Германии, непременно призовет меня на службу, если разразится новый вооруженный конфликт. Этого мне нисколько не хотелось.

Столкнувшись с перспективой нового военного конфликта в Европе и все еще тяжелыми экономическими условиями жизни в послевоенной Германии, мы с женой стали подумывать об эмиграции и поиске лучшей доли в какой-нибудь чужой стране. Окончательное решение эмигрировать стало самым трудным из всех, что мне когда-либо приходилось принимать. Позднее мне стало понятно, что это был поворотный пункт моей судьбы, когда я оставил за своей спиной Германию и войну, перебравшись сначала в Канаду, а затем в Соединенные Штаты.

С возрастом нам все чаще вспоминается прошлое. Говорят, что чем старше ты становишься, тем чаще мысленно возвращаешься к тому, что когда-то произошло с тобой. Наверное, это так. Хотя прошло уже более полувека, воспоминания о детстве, проведенном в Германии, о годах армейской службы в годы Второй мировой войны, о борьбе за выживание в послевоенной Германии и первых месяцах жизни за океаном остаются по-прежнему яркими.

Мое поколение было воспитано в соответствии с другой шкалой ценностей, чем поколение нынешних юных немцев. Семья была основой тогдашнего немецкого общества, она имела тесную связь со школой, церковью и государством и была призвана укреплять общественный порядок и консервативные ценности. В Германии семьи и школы обучали мое поколение уважению к ровесникам и старшим по возрасту, а также к властям. Такое уважение сегодня безвозвратно утеряно.

Лучше всего оно проявлялось в общей вежливости, к которой нас приучали с юных лет. Если мужчина ехал в переполненном автобусе или трамвае, то, когда в него входила женщина или пожилой человек, он всегда вставал и уступал им место. Входя в любой дом, церковь или школу, мужчина неизменно снимал головной убор. Встречая женщину, мужчина непременно снимал шляпу и приветствовал ее легким поклоном. Гуляя с женщиной, он держал ее под руку и первой пропускал в дверь.

Подобная галантность сегодня считается анахронизмом, однако в прошлом она была отражением глубоких моральных ценностей немецкого общества.

Общество в целом принимало и уважало власть, потому что мы росли вместе с ней, особенно в более консервативной сельской местности вдали от больших городов. В ту пору существовали строгие правила общественного поведения и неписаные нормы для всего — от брака и до смены места жительства. Общественные беспорядки были большой редкостью, и если и происходили, то по сравнению с сегодняшними они могут показаться сущими пустяками.

Если в 1930-е годы случались демонстрации, то они ограничивались большими городами и чаще всего организовывались нацистами или коммунистами. Большинство немцев считало неразумным беспричинно выходить на улицы и скандировать какие-то лозунги. Число сегодняшних немцев, участвующих в маршах протеста или демонстрациях, людям моего поколения кажется просто невообразимым.

Задолго до прихода к власти нацистской партии немецкая армия внушала уважение к порядку и власти всем общественным институтам страны, семье, школе, церкви, закону и всему прочему.

Когда мы проходили военную подготовку, наши инструкторы прочно прививали нам дисциплину и послушание. Мы беспрекословно подчинялись приказам наших офицеров, независимо от того, какие страдания они нам могли доставить.

В кругу семьи немцы проявляли уважение к армии и отечеству, такое же отношение к своим вооруженным силам проявляют и современные американцы. В годы войны речи и митинги, пропагандистские плакаты и фильмы, добровольный сбор драгоценностей для изготовления оружия и боеприпасов, бытовые неурядицы и даже бомбежки англо-американской авиации укрепляли моральное единство немецкого населения в тылу и немецкой армии, сражавшейся на фронтах за пределами Германии. Такова была социальная материя, делавшая мою родную страну такой сильной в годы Второй мировой войны.

Я вырос в крестьянской семье.

Хотя дедушка по линии матери, Готлиб Маттис, когда-то был учителем и преподавал в школе, состоявшей всего из одной классной комнаты, его жизнь самым серьезным образом изменилась, когда он встретил мою бабушку, Луизу Шульц. Ее родители владели фермой площадью 200–250 акров, принадлежавшей их предкам еще с 1700-х годов. Когда мои дедушка и бабушка поженились в 1889 году, дедушка перестал учительствовать и занялся сельским хозяйством. Это было вызвано тем, что мой прадед собрался уйти на покой и не имел наследника в семье, которому мог бы передать собственность.

В 1896 году родилась моя мать, Маргарита Маттис. Она вместе со своим старшим братом и младшей сестрой выросла на ферме в небольшой деревне под названием Пюгген, типичном населенном пункте Германии той далекой поры, подобных которой было много во всей Европе. Расположенная среди невысоких холмов сельскохозяйственного района Альтмарк между Ганновером и Берлином на севере центральной Германии, эта деревня насчитывала примерно 200 жителей и располагалась между сосновым лесом на севере и лугами на юге.

Как и в других немецких деревнях, дома и прочие строения в Пюггене находились в центре, а вокруг них простирались обрабатываемые крестьянами земли. Ближайшая железнодорожная станция, магазины и полицейский участок находились в более крупных соседних деревнях на расстоянии нескольких километров.

Мой отец, родившийся в 1892 году, был вторым сыном в семье Люббеке, где всего было девять детей — его старший брат и семь младших сестер. Семья с 1700-х годов жила на большой ферме с земельным наделом в тысячу акров. Она была расположена в деревне Хаген, являвшейся частью городка Люнебурга. Поскольку тогдашнее право первородства требовало, чтобы семейное имущество доставалось после смерти отца старшему сыну, отец покинул Хаген, чтобы приобрести профессию управляющего несколькими большими фермами на севере Германии.