Овидий Горчаков - По следам подвига Страница 4

Много, много надо знать, чтобы разобраться в вековом смешении эпох и стилей, прогуливаясь по монастырю. Упорно надо учиться читать, если хочешь, чтобы открылась тебе по-настоящему, вширь и вглубь, русская история. Только обнаженным сердцем можно почувствовать красоту рублевского иконостаса, рублевской росписи. Успенский собор. Величавый пятиглавый Никоновский придел, церковь Сошествия святого духа, церковь Зосимы и Савватия. Царские чертоги, пятиярусная колокольня — все это застывшая музыка, так похожая на музыку Мусоргского.

Потом, через каких-нибудь четыре месяца, когда с Мавзолея Ленина на всю страну прозвучал зажигательный призыв партии: «Пусть вдохновляет вас в этой войне мужественный образ наших великих предков Александра Невского, Дмитрия Донского, Кузьмы Минина, Дмитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова!» — Вера, уже став разведчицей-партизанкой, не могла не вспомнить о своих думах в Загорске.

В роковой день 22 июня 1941 года она снова гуляла с Ниной по лавре. Нахлынуло на нее странное чувство — будто все дальше засасывает ее в глубь веков, будто послали ее во вражий стан восставшие крестьяне лазутчицей, и вот она идет по древним камням лавры, чтобы разведать силы дворян и церковников в этой мощной крепости. И вдруг… Именно в Троице-Сергиевской лавре узнали Вера и Нина, что началась война.

Отвечая на первый призыв ЦК комсомола, Вера в начале июля поехала с московскими студентами и школьниками копать окопы, противотанковые рвы на дальних подступах к столице.

Поезда со студентами и старшеклассниками долго добирались до места назначения, — ведь в первую очередь на запад бросали стрелковые дивизии второго эшелона Западного фронта. Студенты ехали в товарных вагонах с песнями и смехом, будто на прогулку. Немцы бомбили станции, но Вера под бомбежку не попала — пронесло. Дивизии второго эшелона, которые должны были занять построенные укрепления, были срочно переброшены на фронт. Немцы сообщали в листовках, что форсирован Днепр и 16 июля взят Смоленск, но никто среди студентов этому не хотел верить.

Всех девчат — вот обида какая! — отделили от ребят, разбили на роты, взводы, отделения, прямо как в армии. Но вместо винтовок раздали новенькие блестящие лопаты с длинными черенками. Каждой роте выделили участок, каждому землекопу — тоже. Ширина — полтора метра, длина — семь метров, глубина — три метра. Норма — девять кубометров в день. Мастер показал, как держать лопату, откуда начинать, как снимать дерн, куда выбрасывать землю. Работа подвигалась медленно. Через час-два невыносимо начинала болеть спина, градом лил пот, покалывало сердце, саднило намозоленные руки, но Вера упрямо продолжала копать, вплоть до пятиминутного «перекура». В обед раздали из котла полевой кухни по половнику пшенной каши в жестяных кружках. Многие девчата сбросили одежду, оставшись в трусиках и лифчиках. Загорать так загорать. К вечеру все обгорели до волдырей. У сибирячки Веры пунцово пламенел нос, горели алые плечи. Первый день на труд-фронте показался Вере самым длинным и тяжелым в ее жизни. Только к вечеру подкатил водовоз с бочкой воды. Потом — снова два долгих-долгих километра до полевой кухни. И снова — кружка жидкой пшенки. Кто-то из девчат разревелся. Вера с возмущением отвернулась от этих жалких слез. В тот вечер впервые не пели песен. В сараях, далеко от деревни, спали как убитые. А утром чуть свет опять за лопату. И так много-много недель подряд, безо всяких выходных, по двенадцать часов в сутки. Работа эта была бы невыносимой, не будь она добровольной, если бы комсомольцы-москвичи не понимали, как она нужна фронту, Москве.

В конце июля над окопами стали появляться «мессеры» и «юнкесы», и Вера увидела первую кровь, первых убитых и раненых. Всем сердцем прочувствовала она горе народное, когда потянулись мимо окопов на восток скорбные колонны беженцев из западных областей.

Особенно трудно приходилось на рубеже Ржев — Вязьма. Командовал строительством начальник инженерного управления фронта генерал-майор Невский. Вера только мельком видела этого генерала, когда он приезжал подбодрить молодежь. Ей не дано было знать, что в ноябре того же года генерал Невский, закончив большую минно-подрывную операцию, связанную с обороной Харькова, отдаст команду взорвать радиоминой генерала фон Брауна, коменданта и начальника гарнизона оккупированного гитлеровцами Харькова.

Несмотря на кровавые мозоли, Вера подавала пример подругам, вырабатывая норму и смеясь:

— Вот и первая профессия: землекоп!

В самые трудные часы вспоминали, как Павка Корчагин строил железную дорогу…

Первое серьезное столкновение с трудностями заставило приуныть кое-каких горе-романтиков, но не такова была Вера. Она не могла изменить самой себе. Да и что Юра подумал бы!

В начале сентября студентов-старшекурсников отозвали в Москву на учебу.

…В это время я был совсем близко от Веры — рыл окопы полного профиля и эскарпы близ Рославля. Немцы прорвали фронт. Начали операцию «Тайфун», рванулись снова на восток, и моя рота лишь с огромным трудом сумела погрузиться в последний эшелон на станции Снопоть, что в сорока километрах восточнее Рославля..

Вот почему так понятны, близки и дороги мне такие строки из письма Веры родным:

«Вы, наверное, очень беспокоились обо мне. Ничего страшного нет. Я ездила по специальному заданию, как и все комсомольцы Москвы. Мы строили укрепления. Теперь идешь по Москве и видишь плакат: „Что ты сделал для фронта?“ И чувствуешь удовлетворение, что что-то сделала…»

Для многих, для большинства из нас трудовой фронт явился прикосновением к подвигу. Рыть ловушки для вражеских танков по двенадцать часов в сутки под бомбами и пулеметным градом нам было не легче, чем Павке Корчагину и его друзьям прокладывать зимой в лесу железную дорогу, чтобы дать дрова городу. Но мы не считали свой труд подвигом. Другое дело — в Красной Армии. С какой завистью провожали мы глазами проходившие и проезжавшие на фронт маршевые колонны. Сколько в этих колоннах шагало безусых ребят в касках и шинелях, ребят, которые были всего на год, на два старше нас!

Вера была по-настоящему счастлива, вернувшись в Москву. Столицу трудно было узнать. Во все глаза смотрела Вера вокруг. Москва стала по-военному суровой, настороженной, готовой к обороне. Аэростаты воздушного заграждения в небе, зенитки на крышах больших домов, камуфлированные краской и ветками грузовики с красноармейцами И ополченцами на улицах. Вокруг города, оказывается, тоже строили пояс обороны. Витрины магазинов заколочены досками, обложены мешками с песком. Меньше стало на улицах детей — многие эвакуировались. Первым делом Вера поехала на Красную площадь и поразилась, увидев, что Мавзолей Ленина обшит для маскировки от воздушных налетов досками и брезентом и расписан под жилой дом. Золотые купола Кремля закрасили серой краской, исчезли рубиновые звезды, брусчатка Красной площади стала разноцветной — на ней были изображены крыши домов.