Зоя Гулинская - Бедржих Сметана Страница 40

«Говорят, что Сметана — вагнерианец. Если речь идет о принципах, то это правда, что Сметана всегда неуклонно стремится к тому, чтобы звук соответствовал слову. Встретишь Сметану на набережной, идешь возле него и замечаешь, как он почти вслух декламирует, — он поглощен новой оперной композицией, декламирует текст, повторяет его сто раз, пока из слов не расцветет мелодия с наиболее естественной для нее гармонией. Именно поэтому его музыка, наперекор всякому вагнерианству, такая чешская. А если чешская, то поэтому она такая лирическая. Вероятно, эта лирическая основа и есть причиной того, что Сметана как пианист является гениальным исполнителем Шопена. Слышали ли вы когда-нибудь, как Сметана играл его произведения? А мы слышали, как он в дружеском кругу играл поздней ночью. Лунное серебро разливалось через окно по всей комнате, всюду царила глубокая тишина, мы затаили дыхание, а из-под рук мастера, подобно жемчугу, рождались бессмертные грезы Шопена.

Сметана считает себя вторым исполнителем Шопена, указывая, что научился играть его сочинения у Листа, который их слышал в исполнении самого Шопена».

Вслед за Нерудой со статьями выступили Прохазка и многие другие пражские критики. В борьбу за Сметану смело включился и вернувшийся из Мюнхена Отакар Гостинский. Но каждое их выступление вызывало новую волну ругани и клеветы, причем анонимные авторы теперь поносили не только Сметану, но и его сторонников. На страницах пражских газет и журналов разгоралась все более и более ожесточенная полемика. С каждым днем в нее включались новые люди, появлялись новые имена как в лагере защитников Сметаны, так и среди его противников. Углублялось и значение ее. Первоначальное сражение за Сметану и его музыку постепенно начало превращаться в битву за национальное чешское искусство и чешскую культуру в целом. Произошло довольно четкое разделение. На стороне Сметаны были все прогрессивные деятели, против него выступали реакционные буржуазные круги.

Среди противников Сметаны самой значительной фигурой продолжал оставаться Пивода. Не отставал от него по вполне понятным причинам и Майер. Что касается других имен, то сейчас они ничего нам не говорят. Кроме своих позорных выступлений против национального гения, эти господа ничем не отличились, ничем не увековечили свои имена. Однако тогда они представляли значительную силу. С помощью денег они утверждали свою власть, подкупали одних, чтобы предать других. С помощью денег возносилась бездарность, которая становилась покорной игрушкой в их руках, и уничтожался талант, если он не хотел служить их низменным интересам; открывались газеты, выражавшие их точку зрения, и закрывались те, которые выступали против них. Эти люди считали себя всесильными, и то, что так долго им не удавалось расправиться со Сметаной, раздражало их. Новые попытки следовали одна за другой.

Осенью 1872 года Ригер и его единомышленники оказали большой нажим на Театральное общество, с тем чтобы заставить дирекцию театра лишить Сметану занимаемой им должности.

На одном из собраний Театрального общества, среди членов которого были как недруги Сметаны, так и сторонники его, выступил Ригер. Он считал, что пришла пора и ему действовать. Зная прекрасно психологию буржуазии, для которой деньги и доход превыше всего, он в соответствии с этим построил свою речь. Точно прокурор на суде, степенно и важно обвинял Ригер Сметану в якобы умышленно совершенных злодеяних.

Сущность их сводилась к тому, что композитор отказывался ставить те оперы, которые могли бы дать большие сборы, а предпринимал постановки неизвестных и малодоступных публике произведений. В результате театр, а следовательно, и все члены Театрального общества, финансировавшие его, терпели убытки.

Ригер умолчал о том, что рекомендуемые дирекцией театра оперы не отличались особыми художественными достоинствами. Не сказал он и о том, что еще до Сметаны чешский театр временам «переживал материальные затруднения, хотя Майер не был так принципиально разборчив в подборе репертуара. Просто помещение театра было слишком мало, чтобы приносить большие доходы. Даже в дни аншлагов выручка была относительно невелика. Об этом Ригеру напомнили те, кто ценил деятельность композитора. Началась бурная перепалка. Сторонники Ригера не жалели черных красок, не щадили своих глоток, стараясь хотя бы криком одержать победу.

Но не так просто было убрать Сметану из театра. Ригер даже не ожидал, что у композитора найдется столько защитников. Как только стало известно, какой вопрос разбирался на заседании Театрального общества, вся передовая чешская общественность всполошилась.

15 октября 1872 года в помещении «Умелецкой беседы» состоялось собрание. Здесь были рассудительные старики и восторженные юноши. Пришли музыканты и композиторы, руководители школ и журналисты, писатели и актеры — все, кому было дорого родное искусство, кто был заинтересован в его расцвете. Повсюду слышалось имя Сметаны. Говорили о том, какую роль он играет в развитии отечественной культуры, какое значение имеет его творчество. И все соглашались с тем, что общими усилиями нужно отстоять Сметану.

При участии Отакара Гостинского, который взялся отредактировать текст, был составлен меморандум. В нем, в частности, говорилось:

«…Для нашей драматической (то есть театральной. — З. Г.) музыки Бедржих Сметана сделал вдвое больше, чем для нашей музыки вообще, и важнейшей задачей нашего оперного театра следует считать тесную связь с композитором, которому принадлежит главная заслуга в деле создания нашей оперной литературы, успешно развивающейся, несмотря на всевозможные затруднения, существующие в нашу эпоху. Господин Сметана отказался от того блестящего положения, которое он занимал на чужбине, и поспешил в Прагу, чтобы здесь заложить фундамент будущего национального музыкально-драматического искусства, и единодушно признано, что сделал он это с большим успехом. Своей «Проданной невестой» он указал пути развития чешской комической оперы, и можно даже прямо сказать, что он является создателем этого жанра, что же касается серьезной оперы, то своими «Бранденбуржцами в Чехии» и «Далибором» он доказал, что сознательно и решительно стремится к достижению поставленной себе возвышенной цели. А теперь, когда «Проданная невеста» стала уже произведением подлинно народным, когда близится уже время, которое ознаменуется свободным и смелым развитием нашего драматического искусства в большом национальном театре, когда этот человек на протяжении нескольких лет находился в положении, которому никак нельзя было завидовать, и терпел его, чтобы дождаться условий, более счастливых для развития искусства, а теперь уже, можно сказать, видит перед собою возможность утолить жажду артистической деятельности достойным образом, — то как же можно допустить, чтобы этот человек расстался с чешским театром и вынужден был уехать на чужбину и прекратить на время, а возможно и навсегда, свою творческую деятельность, от которой наш национальный оперный театр вправе ожидать еще создания множества драгоценных произведений искусства?..»