Зоя Гулинская - Бедржих Сметана Страница 41

Десятки людей подписали этот меморандум. Среди них свои имена поставили Антонин Дворжак, Зденек Фибих и Карел Бендль, которые впоследствии своим творчеством прославили чешскую музыку; один из самых авторитетных музыкантов Праги, Франтишек Зденек Скугерский, автор опер, пользовавшихся большой популярностью, ректор Органной школы; крупнейший чешский теоретик и педагог Йозеф Ферстер (отец композитора Йозефа Богуслава Ферстера, дарование которого очень ценил Чайковский); Людевит Прохазка; знаменитый скрипач Антонин Бенневиц; Отакар Гостинский; оперный композитор Йозеф Рихард Розкошный; Фердинанд Геллер; Войтех Гржимали и многие другие.

А Сметана в этот самый день, 15 октября 1872 года, открыл вокальную школу при чешском оперном театре. Еще одно его начинание было воплощено в жизнь, несмотря на все препятствия, чинимые Пиводой и его высокопоставленными покровителями. Руководить школой было поручено- композитору, а первым преподавателем ее стал друг Сметаны, замечательный тенор «Временного театра» Ян Людевит Лукес. В свое время он принимал участие в создании «Глагола Пражского» и долгое время им руководил.

Открытие оперной школы привело врагов Сметаны в совершенную ярость. Пивода не хотел, не мог примириться с мыслью, что отныне его школа перестала быть единственным вокальным учебным заведением в Праге. Путем интриг и махинаций ему удалось ввести своих людей в состав редакции «Музыкальной газеты», которую редактировал Прохазка, и фактически сделаться ее хозяином. Через некоторое время Прохазка вынужден был уйти оттуда. «Музыкальная газета», которая раньше выступала в защиту Сметаны, стала рупором злобной клеветы.

Все благородные поступки великого мастера недруги извращали, все, что делал Сметана для развития чешской музыкальной культуры, они объясняли корыстными побуждениями композитора. Ослепленные ненавистью, газетные писаки оскорбляли Сметану, называли его неучем, основываясь лишь на том, что он не закончил никакого музыкального учебного заведения. В их глазах ничего не стоил тот колоссальный труд, благодаря которому Сметана достиг вершины искусства. Родной народ был его подлинный учитель. И те сокровища, которые нашел Сметана в народном творчестве, обогатили его музыку. А своим профессиональным мастерством Сметана был обязан главным образом самому себе, своему громадному дарованию и художественному чутью. Враги композитора не могли не чувствовать его превосходства. Они видели, что он ушел своим путем далеко вперед, но именно этого и не хотели ему простить.

С новой силой возобновились требования убрать Сметану из театра.

«Мои враги (Ригер во главе) хотят настоять в Театральном обществе, чтобы я был уволен, а на мое место назначен Майер, — писал Сметана в своем дневнике 6 декабря 1872 года. — Пол-Праги говорит об этом, а певцы оперы, оркестр, журналисты, референты и часть завсегдатаев стремятся к тому, чтобы это не удалось, пишут на эту тему в журналах и т. д.».

Трудно было в эти дни найти в Праге человека, который не интересовался бы всеми этими событиями, не переживал их по-своему. Везде говорили о Сметане, страницы газет пестрели его именем.

Переживания композитора, связанные с новой волной газетной травли, усугублялись домашней обстановкой. Беттине нравилось то положение в обществе, которое она занимала как жена первого капельмейстера. Она ценила материальный достаток, который давал семье заработок Сметаны, и считала, что ради всего этого можно пойти на некоторые уступки. Почему бы не ставить те оперы, которые предлагает дирекция? Почему бы Сметане не писать и дальше веселые комические оперы и оперетты? Тем более, что у Бедржиха так хорошо получаются танцы. Зачем было открывать школу? Раньше ведь без нее обходились. Тщетно пытался Сметана объяснить ей, что он не может вступать в сделки со своей совестью, не имет права ради своей выгоды поступаться интересами дела, которому он твердо решил посвятить свою жизнь. Беттина придерживалась другого мнения. Единственным утешением Сметаны была Софинька, которая с чуткостью, унаследованной от покойной матери, понимала страдания отца и, как могла, старалась облегчить их. Но в начале 1874 года она вышла замуж за молодого лесничего Йозефа Шварца и уехала с мужем из Праги. С тех пор дома Сметана стал чувствовать себя одиноким.

Все труднее было переносить издевательства недругов. Временами ему казалось, что нервы больше не выдержат такого длительного напряжения (уже больше двух лет продолжалась травля!). Может быть, отказаться от борьбы и добровольно уступить дирижерское кресло Майеру? Сметане все чаще и чаще приходила в голову мысль, что, возможно, в недалеком будущем придется зарабатывать на жизнь для себя и семьи концертными выступлениями, как в былые годы. И композитор лишал себя прогулок, отдыха и по нескольку часов в день упражнялся на фортепьяно, чтобы восстановить пианистическую технику.

Но время шло. Певцы и музыканты просили Сметану не уходить, говорили, что без него чешский театр потеряет свое значение очага национальной культуры, что Майер в угоду Ригеру и всей возглавляемой им буржуазной консервативной партии превратит театр в балаган. На улицах подходили незнакомые люди и, пожимая руку, выражали мастеру свое уважение. В кафе, где на протяжении многих лет за чашкой кофе Сметана просматривал газеты, теперь часто поджидал его кто-нибудь, чтобы от себя и близких своих выразить симпатию, сказать слово поддержки.

12 декабря 1872 года, когда Сметана появился в театре за дирижерским пультом, его встретили овациями. Это не был его бенефис, но на пульте лежали лавровые венки, и зал сотрясался от приветственных возгласов. «Слава Сметане! Не отдадим Сметану! Сметана должен остаться!» Растроганный до слез Сметана раскланивался, а зал скандировал: «Слава! Слава! Слава!» Так длилось больше десяти минут. Аплодисменты не смолкали и тогда, когда, покорный воле дирижера, оркестр заиграл увертюру к «Немой из Портичи», ставившейся в тот вечер.

Радостно было Сметане, тепло делалось у него на душе от этих проявлений любви и внимания. Он чувствовал, что народ ценит его усилия, что он нужен родному искусству, и отказывался от мысли покинуть театр.

Друзья делали все, что было в их силах, чтобы поддержать Сметану. На свои скромные средства они открыли новую газету и назвали ее в честь оперы Сметаны «Далибор». Видные чешские музыканты и ученые печатали там свои статьи, продолжая бороться за чешское национальное искусство, за Сметану.

«Далибор»! — кричали газетчики на улицах, и толстые пачки газет расхватывались прохожими. «Далибор»! — требовали посетители кафе и ресторанов. «Далибор» постоянно напоминал о себе, отбивая нападки врагов Сметаны.