Олег Дивов - Оружие Возмездия Страница 41

Естественно, мы готовы были драться за «День Победы». Тем более, что в дивизионе имелись отличные певцы. Даже с соответствующим образованием. Поначалу они на радостях заливались просто молодыми кобзонами. И все-таки, все-таки… Можете представить, что такое песня царской охраны из «Бременских музыкантов» с грамотной раскладкой голосов на двадцать пять? Да под строевой шаг? Фразу «Ох, рано встает охрана!» неповторимым отвратительным тенором выпевал наш дирижер. Его сразу хотелось уволить в запас по инвалидности. Потому что слышно было: хреново человеку. Не может он больше.

А вот ночью в казарме по углам четыре приемника играют наутилусовскую «Я хочу быть с тобой». И из угла в угол мечется дежурный офицер, затыкая музыку. Но стоит заглохнуть одному приемнику, три остальных прибавляют звук.

И вся казарма шмыгает носами.

Потому что это песня про нас. И про того, кого уже на «гражданке» забыли, и про того, кого только собираются забыть, и про женатого, и про ни разу не целованного.

И всех хочется уволить к чертовой матери. Потому что никто уже больше не может. Ведь чем дольше служишь, тем меньше понимаешь, зачем ты это делаешь, и тем яснее тебе, что ты не нужен тут совершенно. Ни командирам, ни стране ты на фиг не сдался…

И вдруг из первого дивизиона доносится оглушительный всхрап. А вслед за ним истерический визг, и храпящего начинают лупить по морде тапочком.

Утром ты куришь возле казармы, внутренне весь перевернутый. Рядом стоит капитан Черемисин (орден за Афганистан), жует сигарету, и вдруг говорит:

– У меня одноклассник в Киеве уже директор кооператива. На черной «Волге» ездит. А я… Эх.

– Как вас вообще в армию занесло, тарщ ктан?

Черемисин безнадежно машет рукой.

– А-а… Тр-р-радиция!

Становится окончательно тошно. Ты возвращаешься в казарму и видишь: лежит, уютно замотавшись в одеяло, и сопит носом связист Генка Шнейдер, друг сердечный, умаявшийся после ночного дежурства. Повесил на спинку кровати свежие портянки. А рядом присел художник Витя Михайлов и на эти два девственно чистых холста недобро смотрит.

Вешать портянки на спинку кровати – странный поступок. Чувствуется в нем некий вызов общественности. Поэтому ты уверенно берешь портянки и протягиваешь их Вите.

– Думаешь? – спрашивает Витя. – Мне вот тоже кажется – зря он их на спинку повесил. Давай его обрадуем. Чисто по-дружески. Сообразишь текст?

Через пять минут на портянках нарисованы гуашью огромные магендовиды и написано: «Kiss me, I'm Jew!». Шнейдер формально твой подчиненный, и ты хочешь поднять ему настроение, чтобы лучше служил. Пусть хоть кому-то в дивизионе будет весело. А то застрелиться впору.

Шнейдер так и понял: ему хотели поднять настроение.

Жаль, конечно, что это были его единственные портянки.

ГЛАВА 13

Стояло лето, было тепло, время к обеду. Подполковник Миронов пришел в парк техники. Подкрался к своей командно-штабной машине. Тихонько открыл кормовой люк. Просочился внутрь, добрался до башни. И увидел, что там, уткнувшись мордой в лазерный дальномер, сладко дрыхнет Витя Михайлов.

В свободное от рисования время Витя был у Миронова то ли механиком, то ли вычислителем – они, кажется, сами не помнили оба. Короче, чего-то Вите полагалось в кашээмке делать полезное. Или он там вовсе не должен был находиться. История умалчивает.

– Спишь, уебанец? – ласково спросил Миронов, потирая руки.

Витя отлип от дальномера и сипло произнес:

– Я не сплю, товарищ подполковник. Я потерял сознание.

– Чего-чего?!

– Я вылезти через башню хотел, и тут люк расстопорился. Как даст мне по башке! Я сознание и потерял. Вот, если бы не вы, не знаю, когда бы очнулся…

С тех пор в Бригаде Большой Мощности никто не говорил «я собираюсь нагло и цинично уснуть на боевом посту». Выражения «защемить» или «втопить на массу» были забыты. Зато появились две роскошных самоходно-артиллерийских формулы: «пойду сознание потеряю» или «а давайте-ка дружно ударимся люком».

МАСКИРОВКА

на поясняющих картинках – солдаты и сержанты ББМ

Умение бесследно раствориться приравнивалось в ББМ к боевому искусству. Однажды на полигоне нам хотели устроить кросс – десять километров с полной выкладкой. Но случилась утечка информации. В результате оргкомитет мероприятия во главе с полканом кое-как отловил тридцать человек, едва четверть личного состава. Больше просто не нашел.

На зарядку выбегаем зимой, провожаемые строгим взглядом дежурного по части. Снег валит стеной, мы уже не видны от казармы, бац – нас нету. Вообще нету на поверхности Земли. Только голова молодого бойца торчит из сугроба. На самом деле из люка теплотрассы. А там внизу, на разогретых трубах – старые шинели, одеяла, подушки. Самоходчики клаустрофобией не страдают. Наоборот, для них любой закрытый объем как дом родной. Они обожают спать в шинельных шкафах. Осенним промозглым утром в кашээмку, где штатно работали вчетвером, а полный экипаж был шестеро, запросто набилось двадцать наших.

Где и как мы только ни прятались. Высшим пилотажем считалось продинамить зарядку прямо в собственной постели. Если у койки провисла панцирная сетка, можно было плоско размазаться между матрасом и подматрасником. Или забраться в трубу, образующуюся после «отброски одеял». Поясняю для неслуживших: одеяла с утра полагается откидывать на ту спинку кровати, что в ногах. А стоят койки по две, впритык. Заползаешь – и вполне себе ничего.

Про каптерки и канцелярии я молчу, это банально и не смешно. Смешно – когда командир ракетчиков въезжает на свою территорию, ему отдает честь наряд по КПП… И знать не знает командир, что в это время на его родном КПП, в комнате для встреч с родственниками, человек пятьдесят десантников и самоходчиков по полу вдоль стен расселось. Кто спит, кто радио тихонько слушает.

Из бойлерной нас гражданские кочегары ломами и лопатами гоняли.

Понимаете, мы, в общем, были не такие уж и сволочи. Просто каждый из нас хотя бы раз бегал три километра на время в двадцатипятиградусный мороз. Я достаточно сумасшедший, чтобы сделать это по доброй воле. Но только не из-под палки. На фиг, на фиг, летом, летом… Поэтому уже при нулевой температуре ББМ от зарядки уворачивалсь как могла.

Военный-призывник из своих служебных обязанностей уважает только боевую учебу и обслуживание техники. Остальные виды деятельности он находит малоосмысленными и даже унижающими его достоинство. Поэтому схизнуть и зашхериться – высшая доблесть солдата. Где люди? Все ушли работать. Охвачены бурной деятельностью. Загружены по самое не могу. Эти тама, эти тута. Эти то, эти сё. «Ты уверен? – Да за кого вы меня принимаете, товарищ майор! – А почему я их не видел, проходя мимо? – Очень странно, товарищ майор. Они должны быть на местах. Я немедленно проконтролирую, разрешите идти?». И меня тоже нет. И хрен найдешь. Хотя я прямо под носом, в густой траве у казармы валяюсь.