Уинстэнли - Татьяна Александровна Павлова Страница 42

— Чья это земля?

— Ничья. Она принадлежит свободному народу Англии.

— Вы хотите сказать, что это общинная земля? — вмешался Фэрфакс. — Но общинные земли — такая же собственность лорда, как и все остальное.

— Это коронные земли, генерал, — возразил Уинстэнли. — Раньше они принадлежали королю. Но теперь король, владевший ими по праву нормандского завоевания, мертв. И земля эта вернулась к простому народу Англии, который может возделать ее, если пожелает. Любой может прийти сюда и работать вместе с нами.

— А что вы дадите тому, кто придет к вам работать?

— Они будут трудиться на тех же условиях, что и мы, и есть с нами хлеб.

— Говорят, они заставляют односельчан работать на их полях, — сказал другой офицер Фэрфаксу.

— Мы никого не заставляем, — тотчас же откликнулся Уинстэнли. — Мы придерживаемся золотого правила: «Поступай с другим так, как хочешь, чтобы поступали с тобой».

— И прекрасно, держитесь этого правила и впредь, — назидательно вымолвил кто-то из офицеров.

— Хорошо только, если вы так и поступаете, не замышляя ничего иного, — добавил другой.

— О, мы открыто готовы заявить о наших намерениях всему миру, и мы уже сделали это, — сказал Уинстэнли. — Мы никому не собираемся причинять зла. Многие из деревенских жителей в округе, которые были сначала обижены, теперь начинают смягчаться, видя справедливость в нашем деле.

— Но кое-кто из односельчан все же недоволен вашими действиями? — спросил Фэрфакс.

— Ну, разве что один или два алчных фригольдера, которые хотели бы иметь общинные земли в своем собственном распоряжении. Но мы надеемся, что эти наши сердитые соседи, которых мы никогда не обижали и не хотим обижать, увидят со временем, что их ярость — безумие. Они станут мягче и будут вести себя и говорить разумно, как подобает людям, а не бодаться рогами, как звери.

Фэрфакс усмехнулся. Ему нравилась подкупающая искренность этого бедняка. И нельзя сказать, что он глуп.

— Но, я надеюсь, вы не выступаете против того, что управляется законами и должностными лицами? — спросил он, желая еще раз продемонстрировать своим офицерам лояльность и миролюбие копателей и тем закончить беседу.

— Конечно, нет, — ответил Уинстэнли. — Мы не против ваших законов и правителей. Но с нашей стороны мы не нуждаемся ни в том, ни в другом виде правления, ибо раз наша земля — общая, то таким же общим должен быть и наш скот и общими должны быть злаки и плоды земли. Кроме того, какая нам нужда в законах, осуждающих на тюремное заключение, пытки и бичевания? На превращение одного — в раба, а другого — в господина?..

— Но как же вы собираетесь снять урожай, если эта земля бесплодна? — перебил Фэрфакс, желая сменить опасную тему.

— Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы она стала плодородной, — ответил Уинстэнли. — Мы верим, что бог вознаградит наши усилия. Он обещал превратить скудные земли в плодоносные. Может быть, нас, бедняков, он и выбрал для того, чтобы исполнить пророчества…

Фэрфакс промолчал. Эти убогие люди совсем не казались жалкими и презренными. Но его долг — долг одного из правителей Английской республики — предостеречь их.

— Я надеюсь, — сказал он, — что ваши действия не нанесут ущерба ни владельцам этого манора, ни спокойствию и безопасности республики. Лучше всего вам, для вашего собственного благополучия, разойтись по домам и вернуться к обычным занятиям. Но если вы настаиваете и если ваши действия будут и впредь носить мирный характер, что мы усматриваем в них теперь, — то армия республики не причинит вам вреда. Мы оставляем вас на попечение джентльменов вашего графства и законов страны.

Встреча с Фэрфаксом убедила Уинстэнли в том, что действия диггеров нуждаются в дальнейшем разъяснении. Манифеста «Знамя, поднятое истинными левеллерами» оказалось недостаточно. И первого июня из-под его пера выходит новое заявление, подписанное сорока пятью именами. Оно называется «Декларация бедного угнетенного люда Англии, обращенная ко всем именующимся или именуемым лордами маноров во всей нации, которые приступили к вырубке или, побуждаемые страхом и алчностью, намереваются рубить леса и деревья, произрастающие на общинных землях и пустошах».

Он снова повторял в нем свои главные принципы: что земля создана для всех людей, что нынешний порядок вещей, при котором существуют господа и рабы, сытые и голодные, — несправедлив; что бедняки начинают освобождаться от рабского страха перед власть имущими, выходят на общинные поля и начинают работать на себя, на общее благо, а не на господ и лордов.

А чтобы предупредить ваши мелочные возражения, писал он далее, знайте, что мы не должны ни покупать, ни продавать. Деньги не должны больше быть великим богом, который одних пускает за ограду, а других выбрасывает вон, ибо деньги — всего лишь часть земли и как таковые принадлежат всем людям сообща. Чье изображение помещено на деньгах? Короля. И имя его высечено на них по кругу. Но если подсчитать значения цифр, складывающихся из этих букв, получится число зверя — 666. Это значит, что время земное подходит ныне к образу зверя, к зениту дня, и печать зверя — число — 666 — должна стать последней тиранической властью; народ освободится от нее и будет жить, свободно пользуясь землею, не отдавая за нее монет с печатью зверя. Мы не будем покупать и продавать за деньги, «ибо купля и продажа есть великий обман, посредством которого грабят и крадут землю друг у друга; он делает одних лордами, других — нищими; одних — правителями, других — управляемыми; и великих убийц и воров делает тюремщиками и палачами малых или чистосердечных людей».

Он старался ясно и доходчиво изложить всем, чего же хотят диггеры. Мы хотим, писал он, чтобы привилегии, дарованные нам при создании нашем и до сих пор не признаваемые за нами и за отцами нашими, были возвращены…

Но мысли увлекали его, и он отклонялся от прямой цели для того, чтобы помянуть недобрым словом и «шаблонную, наподобие попугая, болтовню в университетах и колледжах», скрывающую от народа тайны творения; и власть тюрем и смертных приговоров, принуждающую народ слепо повиноваться тирании; и алчность великого бога, правящего миром сим;