Большой театр. Секреты колыбели русского балета от Екатерины II до наших дней - Саймон Моррисон Страница 43
Большой театр. Секреты колыбели русского балета от Екатерины II до наших дней - Саймон Моррисон читать онлайн бесплатно
Рассказ Кавелиной о «Корсаре» перемежается заметками о преемнике ее отца, Лаврентии Обере. В мемуарах он описан как «милый старичок, француз, сидевший в нашей ложе и всегда спавший во время представлений, но просыпавшийся ровно к антракту». Писательница упоминает сплетни балерин — воспитанниц приюта, называвших Обера своим отцом ради репутации, взваливая на него «масштабное опекунство бесконечного легиона воображаемых детей». В 1876 г., когда мужчину назначили управляющим Конторой Московских Императорских театров, отец Кавелиной принимал у себя шаха Персии, Насера ад-Дина, во время его первого визита в Москву. Она отмечает, что шах никогда не бывал за границей и вел себя как «совершенный дикарь». Его спутники резали овец прямо в кремлевских гостевых апартаментах, оставив пол и мебель в таком шокирующем состоянии, что их пришлось срочно ремонтировать, как только гость покинул страну. Насер ад-Дин стал главным предметом обсуждений в городе после того, как, посещая бал, оскорбил жену вице-губернатора Москвы, спросив ее на ломаном французском: «Почему, уродливая женщина, дали бал в твою честь?»
Кавелина сопровождала шаха на «Корсаре» в Большом театре. Это был первый балет в его жизни, и он «пришел в состояние неописуемого экстаза, особенно после кораблекрушения, — почти выпрыгнул из кресла и начал вопить так, что его услышал весь театр». Шторм стих, герой и героиня спрятались в убежище. Занавес опустился. Впечатленный до глубины души, Насер ад-Дин наградил управляющего персидским орденом Льва и Солнца. Балерина Анна Собещанская[304] унесла домой шаль.
Сцена кораблекрушения заинтриговала и саму Кавелину, спросившую отца, как ее ставили. Он ответил, что Вальц, создавая иллюзию, всецело положился на талант бедных и бездомных — «уличного сброда», как выразилась писательница. Дети на четвереньках сгрудились под полотном, растянутым по всей сцене, сгибаясь и разгибаясь по сигналу, благодаря чему «море» вздымалось и бурлило вокруг корабля. В это время шум оборудования, поставляющего электроэнергию для освещения, создавал иллюзию ветра. Мачта корабля сорвалась, и все закончилось.
Или не совсем так. Пират и рабыня, разумеется, остались в живых, чтобы снова любить друг друга, и спектакль продолжился. В отдельные сезоны показы «Корсара» чередовались с успешным «Дон Кихотом» — первым балетом такого масштаба, предназначенным специально для Москвы. Его создал Петипа, чтобы удовлетворить отчаянную потребность Большого в новых постановках и прекратить бесконечный поток жалоб министру двора об отсутствии постоянного балетмейстера в Москве. Регулярно велись разговоры о переводе Петипа в Большой, особенно в 1867 году, но хореограф упорно сопротивлялся. В итоге он провел немало времени в Москве во второй половине 1869 года, даже отказавшись от предусмотренного контрактом летнего отпуска. Судя по всему, он пробыл в городе с июля по ноябрь 1869 года и за это время придумал нечто очень смелое.
Зная, что вкусы зрителей в Москве и Санкт-Петербурге различаются, Петипа разработал две версии «Дон Кихота» — хитрость должна была положить начало конкуренции, хотя к тому времени, как в столице состоялась премьера, никакого соревнования уже не было. Петипа начал карьеру хореографа как второй балетмейстер Императорских театров Санкт-Петербурга (первым был Артур Сен-Леон; коллеги соперничали друг с другом за ресурсы на протяжении 1860-х годов), но уже очень скоро доказал свою непревзойденность.
Хотя Петипа ставил «Дон Кихота» для московского театра, за музыкой он обратился к проверенному санкт-петербургскому композитору Цезарю Пуни[305]. Прежде чем оказаться в российской столице, тот успел переехать из Милана в Париж, а затем и в Лондон. В зависимости от текущего состояния своей алкогольной и игровой зависимости, он жил в довольстве или лишениях, и хотя нередко сочинял музыку по формулам, напоминавшим мелодии итальянских композиторов, например Беллини, ему принадлежат и несколько универсальных хитов, например «Полька для оперного театра», написанная в 1844 году. Произведения Пуни часто сводились к совершенно прозаическим, но иногда ему удавалось сочинить душераздирающую музыку, «солнечную и невинную», но пронизанную «слезами»[306].
В 1869 году Пуни приблизился к концу саморазрушительной жизни, не успев закончить партитуру для «Дон Кихота»[307]. За дело взялся композитор Большого театра Людвиг Минкус, чем спас балет и заработал себе имя. Он был родом из крошечного городка в Моравии и получил музыкальную подготовку в Вене, где его отец, виноторговец еврейского происхождения, открыл ресторан. В юности Людвиг (также известный как Алоизий, Алоис, Лоис, Луис, Леон и Луиджи) работал скрипачом в театрах нескольких европейских городов и оказался в Москве благодаря итальянской оперной компании в Санкт-Петербурге. Минкус подписал первый контракт с Большим в 1862 году, заняв должность композитора и дирижера, а также музыкального инспектора Московских театров. Он компенсировал свои редеющие волосы старомодной бородкой, прятал сияющие глаза под очками в золотой оправе и наслаждался сигарами, свежим маслом и молоком, которые продавались на московских улицах. Будучи приветливым, музыкант, однако, мог проявить ужасный характер. При чрезмерных нагрузках мужчина скатывался в пучину пассивного уныния, отчего сотрудники часто обвиняли его в лени.
И Пуни, и Минкус подходили к своим задачам как пекари, обрезая партитуры, по словам одного балетного гурмана, «как выпечку на блюде для пирога, в попытке придать ей определенную форму»[308]. Эта форма включала повествовательные сцены, соло, дуэты и групповые танцы для кордебалета, с музыкальными фразами такой длины, на какую у танцовщиков середины XIX века хватало выдержки. Музыка
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.