Семен Синельников - Киров Страница 43

Кликушеские выходки тотчас же пресекали, разоблачали и Киров, и Буачидзе, и передовые горцы. Устроителей съезда, полковника Рымаря и есаула Пятирублева, принудили отменить приказ о наступлении. Чтобы приостановить военные действия, назначили мирную делегацию. Впоследствии, в 1919 году, Григорий Константинович Орджоникидзе в докладе Совету Народных Комиссаров писал об этом:

«Только благодаря умелой политике наших товарищей, главным образом тт. Кирова и Буачидзе, удалось расстроить казацкую махинацию и не допустить объявления съездом войны горцам».

Тут произошла на съезде неожиданность, которая была на руку контрреволюции.

Предотвращение войны, достигнутое ценой неимоверного напряжения ума и воли Кирова и Буачидзе, вскружило голову нескольким большевикам. Восприняв разоблачение казацкой махинации как легкую победу, эти большевики вздумали воспользоваться ею и торопливо рвануть вперед, провозгласить советскую власть. Они не понимали, что их левацкое заблуждение, разрушая едва наметившееся единство съездовского большинства и стоящего за ним населения, опять разожжет межнациональные и межпартийные распри, неизбежно вызовет войну.

На беду, к заблуждающимся большевикам примкнули уставшие от войны честные казаки-фронтовики, наивно полагавшие, что центральное правительство способно в мгновение ока, по команде сверху, утихомирить бурлящий Терек. Примкнули и махровые контрреволюционеры, надеявшиеся получить из столицы побольше оружия и под советским флагом бить горцев или по меньшей мере расколоть социалистический блок.

Сто тридцать два делегата подписали и поставили на обсуждение декларацию о признании Совета Народных Комиссаров РСФСР.

От имени социалистического блока против нелепого и грозного союза заблуждающихся и провокаторов выступил Киров.

Он оказался в труднейшем положении: большевик, почти полтора десятилетия, почти полжизни отдавший подполью, тюрьмам, ради торжества пролетарской власти вынужден был сейчас упорно противиться немедленному признанию ее.

Был вечер, в зале моздокского кинематографа мерцали две керосиновые лампы. Зал замер.

— Душно, откройте двери, — сказал Сергей Миронович, желая, чтобы его слышала толпа, собравшаяся вокруг приземистого здания.

Сергей Миронович напомнил о древней легенде. Прометей похитил с неба огонь для людей. Его в наказание приковали к скале на вершине Казбека, обрекли на вечные муки. Как Прометей, скованы и истерзаны народы Терека гнетущим прошлым, былой враждой, старыми предрассудками, ложью и наветами. Прометей жаждет свободы, но расковать его под силу лишь всем народам, в их едином порыве. Раны титана надо исцелить, не нанося ему новых ран. Тогда Прометеев огонь будет обогревать мирные очаги всех трудовых казаков, всех трудовых горцев, и никаким врагам не раздуть этот огонь в пожар войны.

— Нам здесь нужно объединиться и создать прочный кулак, чтобы избежать нависшей опасности… Если мы этого не сделаем, то будем разбиты по частям. Если перед победным шествием народа ничто в мире не может устоять, то это при условии, что оно идет стройными рядами… Если трудовой казак не будет жить мирно с трудовым горцем, то и Совет Народных Комиссаров вам не поможет… Между Терской областью и Советом Народных Комиссаров стоит с полчищами генерал Каледин, и, пока там не будут разбиты контрреволюционные полчища, с севера ждать помощи нельзя. Нам надо рассчитывать только на свои силы и задушить свою контрреволюцию. Поэтому, когда мы пришли на съезд, мы в нашем приветствии к вам призывали вас создать единый фронт… И если в Терской области можно спасти положение, то только единым фронтом…

Часа полтора длилась речь. Потом Сергей Миронович вновь поднялся на трибуну. Где нужно, то округло, а где можно, то напрямик, он доказывал, как важно отложить создание своей, прочной власти до другого раза, когда в более спокойной обстановке соберутся сыны всех терских народов, не исключая ингушей и чеченцев, которых кое-кто считает извергами и которых сюда, в Моздок, не пустили. Ни воинственность, ни каверзность, ни граничащая с каверзностью наивность иных делегатов не сбивали Кирова, не лишали находчивости. Его вкрадчиво спросили, вызывая на спор:

— Кому будет эта власть подчиняться?

Он мгновенно отпарировал:

— Люди так привыкли кому-либо подчиняться, что, не успев создать власть, спрашивают, кому ее подчинить. Сейчас фактически вашу власть вы никому подчинить не можете, пока там, на Дону, царит Каледин. Часть Кавказской армии признала власть Совета Народных Комиссаров. Ей были посланы деньги, но их перехватил Каледин. Вы создайте революционную демократическую власть, и она, конечно, будет подчиняться только общенародной власти.

Как ни крутили, как ни вертели честные и нечестные из ста тридцати двух делегатов, подавших злополучную декларацию, выходило, что прав Киров. Декларация сама собой отпала. Съезд внимал Кирову, призвавшему в резолюции вскоре собраться снова. Газета «Горская жизнь» писала в репортерском отчете:

«Резолюция ставится на голосование и принимается съездом в составе свыше четырехсот делегатов единогласно под гром аплодисментов на всех скамьях и многочисленной публики у входов».

Второй съезд народов Терека созвали в Пятигорске 1 марта1.

Народный дом сотрясали овации, когда говорили Киров и Буачидзе, а говорили они по-прежнему о единстве. Кое-кто недоумевал, почему оба они медлят, словно не слыша оваций.

Но Киров и Буачидзе не медлили — они избегали поспешности.

По их замыслу впервые в истории возник в Терской области единый фронт трудового народа, принесший трехнедельное мирное затишье. А к открытию пятигорского съезда кто-то приурочил кровопролития на берегах Терека и Сунжи, близ Грозного. Из-за этого ни один ингуш, ни один чеченец опять не попал на съезд. Казачьи есаулы, скрывая злорадство, лицемерно сокрушались: не хотят мира ингуши и чеченцы, оттого их и нет здесь.

Связь с Чечней прервалась. Киров получал вести лишь из Ингушетии, куда послали двух партийцев, грузина и русского, которые помогли выбрать делегатов и сопровождали их в Пятигорск.

Возглавлял делегацию двадцатисемилетний Гапур Сеидович Ахриев. Его в детстве взял под свою опеку дядя, владикавказец Ассадула Ахриев, один из первых ингушей с университетским образованием, бывший народоволец. Гапур окончил в Москве реальное училище и Коммерческий институт, после чего поселился во Владикавказе. Гапур не искал выгодных должностей, довольствовался заработком мелкого служащего, ходил в поношенной студенческой форме. Его мечты поглощала кооперация — по-тогдашнему кооператизм, — модное поветрие, казавшееся многим горцам средством избавления аулов от нищеты и темноты.