Моисей Мейерович - Шлиман Страница 43

В высшей степени замечателен тот факт, что в Орхомене встречаются на весьма незначительной глубине цветные терракотовые вазы со спиралями и другими микенскими орнаментами, а также кубки той же формы и цвета, как в Микенах…

Второе разрушение сокровищницы произошло в 1862 году вследствие набожного усердия тогдашнего димарха[88] деревни Скрипу, по имени Сюрдакиса; он велел вытащить все плиты до тех пор хорошо сохранившегося входа и построил из них маленькую церковь, хотя в деревне были уже две большие церкви, из которых каждая достаточно велика для того, чтобы сразу вместить в себе жителей не только Скрипу, но и всех окрестных деревень. Мраморные плиты были так велики, что этот благочестивый муж мог из многих выделывать целые колонны. Он имел уже намерение приступить к разрушению самой сокровишницы, когда, к счастью, вандализм его сделался известен в Афинах и министерство положило ему конец…

…Мы снабжены были весьма жалкими орудиями: наши лучшие инструменты, тачки и машины для раскапывания остаются еще в Трое, так как мы намерены продолжать наши исследования в Троаде. Этим работам посвятим мы всю нашу жизнь».

Итак, если Орхомен родствен Микенам, можно уже было уверенно говорить не об изолированном «оазисе» новооткрытой культуры, а о широком ее распространении. Необходимо было начать планомерное изучение всего побережья Эгейского моря. И мало того, некоторые находки в Микенах (страусовое яйцо, многие статуэтки и т. п.) заставляли задуматься о связи Греции гомеровской эпохи с Древним Египтом. Орхоменские орнаменты подтверждали существование этой связи.

Ранней весной 1881 года Шлиман на некоторое время возобновил раскопки в Орхомене, несмотря на всяческие помехи со стороны греческих властей: опять археологи и чиновники забили тревогу, ожидая, что Шлиман откроет несметные сокровища и утаит их. Шлиман же лишь уточнял свои находки. Он пригласил в Орхомен ассириолога Сейса, который подтвердил «восточный» характер орнаментов.

Чертежи и планы Орхомена сделали по заказу Шлимана три молодых архитектора, работавшие до того на раскопках Олимпии. Одному из них, Вильгельму Дерпфельду, пришлось в будущем стать ближайшим сотрудником Шлимана.

Отчет о раскопках в Орхомене — небольшая брошюра, написанная в очень деловом тоне, — был сдан в печать летом 1881 года одновременно с брошюрой о новой поездке в Троаду. Эту повторную рекогносцировку Шлиман совершил в мае, чтобы заново осмотреть всю троадскую область и установить, есть ли на восточном побережье Эгейского моря остатки поселений, равные по древности Гиссарлыку. Шлиман писал: «Я очень доволен результатами своей трудной поездки… В то время как на Гиссарлыке над четырнадцатиметровой толщей доисторических развалин лежит еще двухметровый слой руин эллинистического времени, во всей Троаде, между Геллеспонтом, Адрамитейским заливом и горой Идой нет ни одного места, где имелись бы доисторические руины, за исключением Куршунлутепе: там есть слой древнего мусора толщиной в один метр, и под ним может оказаться несколько доисторических черепков».

Эта поездка нанесла еще один удар тем, кто хотел искать Трою вне Гиссарлыка. Вместе с тем она еще раз убедила Шлимана в необходимости продолжать исследование Трои на базе новых, накопившихся за два года фактов.

Но сначала нужно было окончательно решить судьбу троянского золота.

Черепкам и вазам, бронзовым ножам и мраморным барельефам, найденным в Гиссарлыке, было хорошо и уютно в обширных комнатах «дворца Илиона». Но золото здесь нельзя было хранить, — и не только потому, что могли ограбить. Шлиман чувствовал, что подобного рода сокровище в руках частного владельца — нелепость, бессмыслица. Оно должно принадлежать целой нации. Поэтому он все время делал попытки передать «клад Приама» (будем его так называть) какому-либо государству.

Уже давно Шлиман предлагал русскому правительству троянское собрание за 40 тысяч фунтов стерлингов (с Британского музея он потребовал 80 тысяч), «так как я двадцать лет своей жизни провел в Петербурге и все мои симпатии принадлежат России. Во всяком случае… Россия… будет иметь преимущества перед всеми другими странами, потому что там я составил свое богатство, и, кроме того, мне очень хотелось бы предпринять археологические раскопки в сердце России, где так много древних городов нетерпеливо рвутся на свет».

Но финансовые, дипломатические и всякие другие затруднения закрыли перед Шлиманом вход в Эрмитаж точно так же, как закрыли они двери Лувра и Британского музея.

Рудольф Вирхов все старался смягчить Шлимана и добиться, чтобы «клад Приама» перешел к Германии. Еще в 1879 году, по возвращении из Трои, Вирхов сообщил своему упрямому другу, что хлопочет об ордене для него. Эго была попытка воздействовать на слабую струнку — тщеславие. Однако Шлиман решительно отказался от «декорации» и посоветовал отдать орден Кальверту, который в тридцатипятиградусную жару являлся к обеду без пиджака и галстука, но с орденом Почетного легиона. О продаже или передаче клада Германии Шлиман и слышать не хотел. Наоборот, он вновь написал в Петербург. Но отношения с Эрмитажем почему-то не налаживались. Троянское золото оставалось беспризорным.

И вдруг Шлиман сообщил Вирхову, что согласен передать клад Германии, но на определенных условиях.

И по существу и по форме эти условия напоминали ультиматум победителя. Вот они:

чтобы клад, как дар Генриха Шлимана, был выставлен навеки в специальных «шлиманских» залах;

чтобы на предложение Шлимана о передаче клада германский император ответил собственноручным благодарственным письмом;

чтобы Шлиман и Софья, а также ряд лиц, помогавших в раскопках Гиссарлыка, были награждены орденами и, наконец,

чтобы Шлиман был избран почетным гражданином города Берлина.

Последнее условие было просто неслыханно: за все время существования Берлина только два человека удостоились избрания почетными гражданами. Это были граф Мольтке и князь Бисмарк. Шлиман потребовал одинаковых с ними почестей. Вначале немцы наотрез отказались.

Но Вирхов решил добиться своего во что бы то ни стало. Он пытался заставить Шлимана изменить условия, напоминал ему недавний отказ от ордена и т. п. Уговоры лишь сильней ожесточили Шлимана. Тогда Вирхов стал добиваться осуществления поставленных условий, пустил в ход все свое политическое влияние и весь свой научный авторитет. Он уговаривал директоров музеев, часами просиживал в приемной министра просвещения Путкаммера, выступал в рейхстаге, даже обращался через посредников к Бисмарку. Вместе с тем ему пришлось потратить много сил на то, чтобы уговорить… жену Шлимана. Софья категорически протестовала против передачи «клада Приама» немцам, и ее влияние могло охладить задор, толкнувший Шлимана на это решение. Лишь в конце 1880 года Вирхов составил (от имени Шлимана) текст предложения Путкаммеру. Было решено, что Шлиман получит все, что требовал.