Нил Никандров - Иосиф Григулевич. Разведчик, «которому везло» Страница 45

Время шло, и Рамон постепенно свыкся со своим положением. Он не испытывал дискомфорта в тюрьме. Жил в просторной одиночной камере со всеми удобствами, даже с телевизором. Два раза в неделю его навещала жена. Меркадер все с меньшим интересом выслушивал очередные предложения по организации побега. После смерти Сталина таких предложений больше не поступало. И это радовало узника. Он не исключал, что под предлогом побега его попросту собирались убрать. С 1953 года в высшем руководстве СССР начался перманентный период ожесточенной борьбы за власть. Меркадер был отнесен этими людьми к «нежелательным свидетелям», по удачному выражению Павла Судоплатова, хлебнувшего тюремной баланды из-за «парт-разборок». Партийные иерархи не хотели вспоминать о существовании «Гнома» в далекой Мексике. Старые сталинские делишки. Мало ли что может наговорить и натворить Меркадер, этот наемный убийца. Он получает денежный пенсион? Получает. Жалуется на что-нибудь? Нет, не жалуется. Ну и хорошо. Пусть сидит. Знал, на что шел…

На свободу Рамон Меркадер вышел в мае 1960 года и был тут же переправлен в Советский Союз. Изредка виделся с матерью. По свидетельству брата Луиса, Рамон так никогда и не простил мать: «По ее вине я провел лишних шестнадцать лет в тюрьме».

Каридад умерла в 1975 году в своем доме во Франции. Рамон пережил ее на три года. Уходил он из жизни в муках — от рака костной ткани. Оба до самой смерти получали пенсию от КГБ. Надгробья на их могилах были также установлены за счет КГБ: ее — на парижском кладбище Пантин, а его — на Кунцевском в Москве…

Гибель Троцкого довольно быстро стала перевернутой страницей истории. В Европе шла война, весь мир с тревогой наблюдал за воздушными сражениями над Англией. Ежедневно в газетах и в радиоэфире появлялись сообщения об успешных торпедных атаках гитлеровских субмарин против английских судов.

После завершения операции «Утка», когда стало ясно, что «осложнений» не последует, руководство НКВД решило поощрить ее основных участников. Под грифом «Сов. секретно» 6 июня 1941 года на имя Сталина в ЦК ВКП(б) СНК СССР был направлен следующий документ:

«Группой работников НКВД в 1940 году было успешно выполнено специальное задание. НКВД СССР просит наградить орденами Союза ССР шестерых товарищей, участвовавших в его выполнении. Прошу Вашего решения. Народный комиссар внутренних дел Л. Берия».

Сталин взял листок приложения с перечнем имен исполнителей, внимательно просмотрел его и написал: «За (без публикации)». Все остальное было формальностью. Через десять дней Указом Президиума Верховного Совета Союза ССР были награждены орденами Ленина — Каридад Рамоновна Меркадер и Наум Исаакович Эйтингон. Орденом Красного Знамени — Лев Петрович Василевский и Павел Анатольевич Судоплатов, орденом Красной Звезды — Павел Пантелеймонович Пастельняк и Иосиф Ромуальдович Григулевич.

Когда улягутся страсти, связанные с операцией «Утка», отгремят сражения Второй мировой войны, уйдет в мир иной Сталин, а «реальный социализм», управляемый партийной номенклатурой, деградирует и развалится от собственной тяжести, образ «печального рыцаря перманентной революции» Троцкого приобретет своеобразную привлекательность. Место его гибели будут посещать не только члены маргинальных партий троцкистского толка, но и туристы из бывшего Советского Союза. Они будут прибывать в Койоакан, кто своим ходом, кто на туристических автобусах, бродить по аккуратно выбеленным помещениям особняка, рассматривать пулевые выбоины в стенах, задумчиво стоять у могилы большевистского вождя. Редкий посетитель возложит на нее цветы. Ведь Троцкий не всегда был жертвой: он виновник тысяч смертей в России после Октябрьской революции 1917 года.

В Мексике к событиям прошлого относятся без привычного у нас в России стремления переписать, пересмотреть и подкорректировать историю с учетом «идеологического заказа» современности. В Мексике умеют чтить прошлое. Скорее всего потому, что в этой стране было много революций, войн, кровавых политических «разборок» и громких покушений. Поэтому мексиканцы бережно сохраняют названия улиц, которые имеют отношение к новейшей истории. Есть среди них и советская «тема». Вот улица Сталина, на которой располагается много автомобильных мастерских. А в квартале от нее — улица Леона Троцкого. Названия эти появились при жизни Григулевича и, думаю, дали ему повод для тяжких размышлений о целесообразности использования террора для «корректировки» истории.

Глава X.

ВОЗВРАЩЕНИЕ В БУЭНОС-АЙРЕС. ЛЕГАЛИЗАЦИЯ

В Аргентину Григулевич вернулся через четыре года после своего отъезда в Испанию. Он был рад новой встрече с Буэнос-Айресом: шумным и беспокойным, как улей, в дневное время, возбужденным и праздничным — в сумерках и в ночные часы, когда просторные авениды украшались ожерельями электрических фонарей. Не напрасно Буэнос-Айрес называют южноамериканским Парижем.

Иосиф бродил среди полутора миллионов его обитателей, невысокий, неприметный, в клетчатом английском кепи, в легком дорожном пиджаке, и был счастлив. Он снова среди портеньос! Казалось, что мелодии танго звучат отовсюду. Он даже не вспомнил о том, что когда-то назвал эту музыку «мелкобуржуазными стенаниями». Сейчас она воспринималась иначе: сто раз правы те, кто считает танго отражением национальной души, а «Кумпарситу» — подлинным гимном страны.

Григулевич всматривался в лица прохожих и размышлял о том, что аргентинская нация возникла из вавилонского столпотворения иммигрантов. Среди них можно различить испанцев, итальянцев, ирландцев, немцев, сирийцев, ливанцев, евреев с западных границ бывшей Российской империи, бежавших в Южную Америку от погромов начала века. В своем путешествии по городу Иосиф старался избегать тех мест, где находились «технические бюро» КПА и всевозможные партийные «крыши»: от спортивных до благотворительных. «Если хочешь сохранить голову на плечах, никаких контактов с “земляками”, — предупредил его «Том». — Партия в Аргентине порядком засорена. Слишком много мятущихся интеллигентов»… Григулевич «честно бегал», как он сам выражался, от недавних друзей по партии.

В 1939-м — первой половине 1941 года КПА твердо придерживалась взгляда Коминтерна на мировую ситуацию: война между Германией и западным миром — не более чем схватка империалистических хищников. Советская Россия и мировой коммунизм выбрали правильную позицию: наблюдать за схваткой со стороны. Коммунисты Аргентины перестали критиковать Гитлера, а партийные газеты с восторгом писали о французских рабочих, не желавших проливать кровь в войне с Германией, отстаивая хищнические интересы национального капитала. Германская печать в Аргентине также воздерживалась от критики в адрес коммунистов. Наглядным примером такого «мирного сосуществования» нацистов и коммунистов в Аргентине стала «мода» на обучение в немецких школах детей руководящего звена КПА…