Михаил Манакин - Полковая наша семья Страница 45

Оставшись втроем, мы продолжали удерживать особняк. Отбив вторую атаку, мы с Калиниченко решили забраться наверх, посмотреть, что стало с нашими товарищами. Трое оказались убитыми. Двое - погребены под большой кучей кирпича и щебня. Мы попытались разобрать эту кучу, чуть приподняли одну из балок, но в этот момент стену дома прошил еще один снаряд. Наше спасение было в том, что он, не разорвавшись, вылетел через окно в противоположной стене. Начиналась третья атака, и мы бросились вниз, где было и безопаснее, и удобнее вести огонь по врагу.

На первых порах нам удавалось сдерживать фашистов, наносить им ощутимый урон. Но сколько это могло продолжаться? Надолго ли хватит патронов? Обычно перед боем мы боеприпасы напихивали куда только можно. Все лишнее, а вернее, все менее необходимое старались оставить, чтобы освободить место для патронов. Но как бы ты ни ухищрялся, а всему есть предел. Вот и сейчас патроны были на исходе.

- Стрелять только прицельно! - приказал я, хотя и без команды мои товарищи это хорошо понимали.

Гитлеровцы почувствовали, что у нас заканчиваются боеприпасы, и стали короткими перебежками подкрадываться к дому со всех направлений. Им удалось приблизиться на дальность 25 - 30 метров. Вот уже первая граната с длинной деревянной ручкой, зловеще кувыркаясь в воздухе, полетела в нашу сторону. Потом еще одна, еще... Мы отвечали скупыми очередями.

Потом потянуло дымом. Это начал гореть наш дом. Но самое страшное было впереди: через несколько минут откуда-то сверху к нам в полуподвал упало две гранаты. На мгновение все заволокло пылью. Я слышал: рядом вскрикнул Роман. Сквозь оседающую пыль увидел, как он вскочил, обернулся ко мне:

- Командир, ничего не вижу. Глаза целы?

- Целы, - ответил я машинально, а сам с недоумением смотрел на его голову, еще не понимая, куда девалась часть черепа солдата. - Сейчас мы тебя перевяжем! Все будет хорошо...

Я говорил эти слова, а сам не мог сдвинуться с места.

- Тогда еще ничего, - ответил автоматчик и, сделав два шага по направлению ко мне, замертво упал на каменный пол.

- Рус, сдавайс! - орали сверху фашисты.

Взобравшись по пожарной лестнице на полуразвалившуюся крышу особняка, они бросали оттуда гранаты и стреляли из автоматов.

Мы отвечали огнем.

- Рус, сдавайс! Жить будешь! - продолжали орать гитлеровцы.

Калиниченко, этот здоровенный парень, буквально потерял власть над собой, когда услышал крик "Рус, сдавайс!".

- Сволочи!!! Кому предлагаете сдаваться?! - он рванулся к выходу из полуподвала.

- Стой! - крикнул я, но было поздно.

Калиниченко метнул вверх свою последнюю гранату, затем поднял автомат, чтобы дать очередь... И вдруг колени его подкосились, огромное тело солдата неестественно медленно начало подаваться назад. Пытаясь удержаться на ногах, он попятился назад и упал навзничь. Умирая, он хотел что-то сказать, но уже не смог, лишь протянул мне автомат, как бы завещая драться до последнего.

У меня и мысли не было о чем-то другом.

И что греха таить, сказал я тогда себе: "Амба, Манакин!" Оставалось только подороже продать себя. В те мгновения меня охватила одна-единственная мысль: не просчитаться, не дать гитлеровцам возможности позлорадствовать, что вот, мол, Героя Советского Союза живьем накрыли. Взяв автомат Калиниченко, пересчитал патроны. Мало. Достал пистолет.

Они могли бы гранату бросить, и мне каюк! Но, видимо, у них гранаты кончились. Двое показались на секунду в дверном проеме - прошелся короткой очередью. Они ответили. Напрасно ввязался в перестрелку: вскоре кончились патроны. Стал стрелять из пистолета. Один выстрел, второй... Стоп! Взвесил свой потертый ТТ на ладони, последний, единственный патрон рискованно оставлять для себя: вдруг осечка? Для верности два оставить надо...

Но что это?! То ли гитлеровцы не согласовали свои действия, то ли еще что-то произошло: у дома раздались сильные взрывы, как мне показалось, мин из немецкого шестиствольного миномета. Заволокло все дымом. Сама судьба предоставляла мне шанс на спасение. Воспользовавшись замешательством среди гитлеровцев, я выпрыгнул в окно и по овражку метнулся к своим, что держали другой дом. Но и там, оказывается, уже были фашисты. Хорошо, что я встретил группу автоматчиков во главе с Бижумановым и Тузом. Они отходили, парторг был ранен.

Надолго запомнилась мне эта Мадзилда. Тяжелый бой, оставивший горький осадок в душе, обжигающее недоумение: "Что же произошло?! Почему мы, понеся такие потери, вынуждены оставлять мызу? Где, наконец, наш полк? Почему к нам никто не пришел на выручку?" Много вопросов роилось у меня в голове, но не мог я тогда найти ответа. Видимо, командир дивизии, командир полка, сообразуясь с обстановкой, руководствовались своими соображениями. Конечно, потом, после боя, когда выдался момент, я пытался выяснить, что же произошло. А произошло то, что обычно происходит на войне.

Через много лет в книге нашего бывшего комдива Дмитрия Кузьмича Малькова "Сквозь дым и пламя" я прочитаю: "32-й гвардейский стрелковый полк в эти дни также вел тяжелые бои... Овладев мызой Мадзилда и оставив в ней роту автоматчиков, он продолжал наступление на хутор Эзергалы. В это время до батальона вражеской пехоты в сопровождении танков перешло в контратаку на мызу. Завязался упорный бой, доходивший до рукопашных схваток. Под давлением превосходящих сил врага рота вынуждена была оставить Мадзилду. Подразделения полка оказались отрезанными от своих тылов".

Вот так коротко - с позиций командира дивизии. Но откуда нам было знать, что происходит в масштабе соединения. У нас была своя задача, и мы ее на совесть выполняли. Какой ценой - это уже иное дело. Мызу эту проклятую - несколько домов, разбросанных в поле, - я запомнил на всю жизнь. Многие мои товарищи ее запомнили. Около трех дней наш полк вел ожесточенные бои за Мадзилду. И мы были тогда убеждены, что все это случилось из-за каких-то двух потерянных часов. Если бы вовремя к нам подошло подкрепление! Но...

Рота гвардии старшего лейтенанта Огальцова, посланная нам на помощь, вынуждена была вступить в бой с большой группой фашистов, которые напали на них с фланга. Этот бой и задержал подмогу нам. Почему же за эту маленькую мызу так настойчиво дрались гитлеровцы? Дело в том, что, перерезав шоссе, имеющее важное значение, дивизия поставила противника в трудную ситуацию. Фашистское командование бросило крупные силы, чтобы восстановить положение, во что бы то ни стало вновь отбросить нас к Вайнёде. Вот почему завязались упорные бои.

Помню небольшую высоту, которая раза четыре переходила из рук в руки. Потом ею овладели подчиненные гвардии старшего лейтенанта Огальцова и уже не отдавали фашистам, хотя они и атаковывали роту по три-четыре раза в день.