Михаил Манакин - Полковая наша семья Страница 46

Помню небольшую высоту, которая раза четыре переходила из рук в руки. Потом ею овладели подчиненные гвардии старшего лейтенанта Огальцова и уже не отдавали фашистам, хотя они и атаковывали роту по три-четыре раза в день.

Роты автоматчиков после беспрерывных двухнедельных боев, как таковой, не стало. К тому же некоторые солдаты ушли в разведку или роту связи. В частности, ушел от нас гвардии ефрейтор М. Бутусов. В конце 1944 года он начал активно сотрудничать с редакцией дивизионной газеты "За Родину" и его взяли туда корреспондентом. У меня сохранилась вырезка из этой газеты от 14 декабря 1944 года. Вот что в корреспонденции под заголовком "Подвиг связиста Левоцкого" писал гвардии ефрейтор Бутусов о своем боевом товарище. Пусть сейчас эта корреспонденция и покажется несколько наивной, сделанной рукой еще малоопытного журналиста, но мы ее читали с интересом. И верили, и понимали! Потому что с каждым это могло быть. Вот она, эта заметка. "Снарядом врага была перебита телефонная линия. Командир приказал связисту гвардии рядовому Левоцкому устранить повреждение.

Левоцкий немедленно отправился по линиям.

В том месте, где кабель проходил по опушке леса, немецкие разведчики устроили засаду. Как только Левоцкий подошел к опушке и поравнялся с фашистами, двое внезапно набросились на связиста, намереваясь увести его в качестве контрольного пленного.

Неожиданное нападение гитлеровских бандитов не вызвало в мужественном гвардейце растерянности. Сильный, ловкий, Левоцкий вступил с немцами в отчаянную борьбу, несмотря на то, что преимущество было на их стороне, гвардеец все же, высвободив правую руку, нанес сильный удар кулаком в нижнюю челюсть фашиста. Последний отшатнулся, захлебываясь кровью.

Сделав отчаянные усилия, Левоцкий высвободил другую руку и ловким ударом ноги сбил с ног второго немца. Видя, что взять Левоцкого не удается, фашист с окровавленным ртом решил предпринять последнюю попытку. Гитлеровец выхватил нож и стал наседать на Левоцкого. Не теряя присутствия духа, боец схватил немца за руку стальной хваткой и отвел удар, фашист рванулся, сильно порезал Левоцкому руку.

Теперь оба немца пошли на него снова. Но в руках Левоцкого грозно защелкал затвор карабина, который был выбит из его рук в начале борьбы. И гитлеровцы бросились бежать под пулями Левоцкого.

Отважный воин исправил повреждение на линии и вернулся в подразделение".

Через несколько дней поступил приказ отвести наш полк и всю дивизию в тыл на переформирование. Ночью наши позиции заняла новая полнокровная часть, а полк под покровом ночи отошел в тыл.

В небольшом литовском хуторе, куда вывели полк на отдых и пополнение, я получил сразу несколько писем. Два из дому, от матери, одно из госпиталя, от медсестер, которые требовали прислать фотокарточку, и обязательно со Звездой Героя; пришло письмо и от гвардии старшего сержанта Алешина, лежавшего после ранения во фронтовом госпитале,

"Скоро поправлюсь, - писал он. - Принимаю все меры, чтобы вновь вернуться в родной полк, к своим боевым друзьям. Прошу Вас, товарищ старший лейтенант, вышлите вызов на меня. Так хочется вернуться в свою роту, где всех знаю и все меня знают..."

Прочитал я эти строки, и, как никогда, тяжело на сердце стало. Каких боевых друзей потерял за эти дни в Прибалтике?! И сколько же эта война отняла добрых, открытых, светлых парней, замечательных товарищей, боевых друзей?! Как живого, увидел сильного, улыбающегося, добродушного Калиниченко, своих прежних боевых друзей и совсем малознакомого застенчивого крепыша Романа... До мельчайших черточек вспомнил лицо улыбающегося белоруса Ковалевского, прикрывшего меня от пуль своим телом. Возник в памяти и Алексей Лапик, мой учитель, друг и ординарец. Откуда-то из глубины памяти донесся голос Хадырова: "Один я остался в семье мужчина, если убьют - умрет мать от тоски и боли"... Так стало тяжело на душе, что я не сдержался и бухнул кулаком что было мочи по столу. Он моментально перевернулся, потому что состоял из двух снарядных ящиков. В землянку вбежал ординарец Алексей Жданов и удивленно посмотрел на меня.

- Зови, Алексей, Бижуманова и Туза! - отдал я ему приказание. - Да оставь флягу: что-то в горле пересохло.

Пока Жданов выполнял команду, я налил себе немного спирта и, не раздумывая, выпил. Дыхание перехватило. Закашлялся. Как-никак, а впервые за годы войны я выпил спирт.

В это время в землянку протиснулся гвардии старший сержант Бижуманов. Он понял все, но не одобрил моих действий.

- Вот что, Манакин, кончай хандру! - строго сказал он, поправляя руку, подвешенную на бинте. - Ты офицер, командир роты, Герой Советского Союза. На тебя люди смотрят, пример берут. Водкой горя не зальешь. Надо жить, бороться, бить фашистов...

Голос у него был резкий, властный и осуждающий. Пожалуй, впервые я видел его таким гневным.

Об этом случае парторг, видимо, рассказал заместителю командира полка по политической части гвардии майору Кузнецову. На следующий день он с агитатором полка гвардии капитаном Зориным пришел к нам в роту и долго говорил о людях, о пережитом, вообще о житье-бытье. Потом замполит, как бы между прочим, заметил:

- Что-то нервы у тебя сдают, калужанин. В чем дело? Не глядя на него, я стал оправдываться:

- Столько людей погибло в роте, и каких людей! Жалко и горько стало на душе...

- Людей жалко - правильно, - подумав, согласился Кузнецов. - А вот то, что ты раскис, - плохо. Сейчас надо нервы и волю в кулаке держать. Думаю, это в первый и последний раз.

- Так точно! - ответил я с облегчением.

На этом, пожалуй, инцидент и был исчерпан, если не считать, что на открытом полковом партийном собрании Кузнецов в своем выступлении сказал:

- Да, роты понесли большие потери. Честь и слава павшим. Мы низко кланяемся их подвигу, будем вечно хранить память о героях. И в боях жестоко мстить за них, а не заливать горе, тяжесть потерь водкой, как это делают некоторые. С подобными явлениями надо решительно кончать.

А на следующий день в полк пришли газеты, и внимание всех сразу же привлекла статья Ильи Эренбурга. По-моему, она называлась "Убей немца!". Газета ходила по рукам, ее читали в каждой роте. Гневная, страстная, берущая за сердце статья. Надо ли говорить, на какую благодатную почву упал страстный призыв публициста! Каждому из нас было за что рассчитаться с гитлеровцами. Сколько среди нас было таких, которые лишились и семьи, и родного крова?! Скольких верных боевых товарищей, которым бы только жить да жить, приняла наша истерзанная врагом земля?! Сколько слез материнских пролито, сколько судеб детских исковеркано?! Было от чего каждому из нас прийти в ярость, и ненависть наша была священна.