Валентина Чемберджи - XX век Лины Прокофьевой Страница 46

В самом конце мая пришло странное, на взгляд Прокофьева, письмо от Спака, где он сообщал, что постановка «Игрока» откладывается на осень из-за болезни Полины. Прокофьев удивляется: столько труда, большой успех, прекрасная пресса… День, однако, был посвящён обсуждению дачных проблем, так как в этот раз ими озаботились довольно поздно. Сняли наконец у настоящих графов настоящий старинный замок «Ля Флешер», расположенный на вершине холма близ озера Бурже по соседству с местечком Кюлоз.

Только что, весной 2006 года, граф прислал Святославу любительские съёмки замка «Ля Флешер». Снова на ум приходят римляне со своим «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать». Съёмки сделаны товарищем детских игр Святослава, сыном весьма родовитых владельцев замка. В детстве разница в пять лет (в пользу графа) казалась огромной, но теперь все сравнялись в возрасте, хозяин пригласил Святослава в замок и снял его визит. Взору представляется его серая каменная громада с зубчатыми стенами, с грозными старинными башнями среди гор, скал, кустарников, лесов, полей, лугов, рощ, – всего зелёного, что во Франции почему-то ещё зеленее и гуще. В замке необъятной величины терраса, которая называется террасой Стравинского. Граф водит Святослава по замку. В стеклянной витрине выставлены фотографиии, где все так знакомы, так молоды, дети теперь стали взрослыми, иных уж нет. Стены комнат старые и толстые, не в обхват. Лестницы, соединяющие этажи, не какие-нибудь там витые узенькие, а широкие, с высоченными ступеньками, а в зале на ковре стоит рояль! Игрывали на нём и Прокофьев, и Стравинский. Рояль расстроен, однако звучит благородно, звук красивый, поющий, он сам играет. Мебель старинная поизносилась, но определённо музейного толка. Здесь молодая Лина извела всех огромных тараканов. Теперь понятно, что в таком замке они и могли быть только огромными. Стрельчатые окна, высоченные деревянные многопудовые двери, – всё в гармонии с этими стенами, и поражающей воображение природой старой Франции.

Июль начался под флагом сборов. Каждый переезд Прокофьевых на дачу всегда сопровождался съездом с квартиры. Это означало необходимость каждый раз укладывать всё имущество, заодно подвергая его тщательной разборке. Это требовало огромного труда. Что-то оставалось в Париже, а что-то ехало на дачу.

Святослав и Олег со всем их детским имуществом, любимая няня Эльза по фамилии Бах (Прокофьевы очень любили и ценили её, а Сергей Сергеевич всем представлял её как внучку Баха, ноты, партитуры, клавиры. Прокофьев лаконично пишет: «Ввиду накопления вещей, книг и детей, количество чемоданов, ящиков и сундуков вырастает геометрически». Всё это на плечах Пташки. Сергей Сергеевич хотел, чтобы она весело и споро принялась за дело, но Лина пала духом, не скрывала своего настроения и была подавлена. Впрочем не настолько, чтобы в конце-концов не приступить к делу. Пять наиболее тяжёлых ящиков отвезли к Гаво, два такси всякого хлама – к Пташкиной учительнице пения, а десятка полтора чемоданов Астров повёз на дачу в поезде, плюс ко всему до верха утрамбовали вещами машину.[43].

Итак, 5 июля состоялся выезд: Братику на заднем сиденье Ballot была устроена постель, рядом сидела Эльза со Святославом на коленях. Остальные места были доверху заложены смками и свёртками. Прокофьев за рулём, Пташка – рядом.

В первый день сделали 250 км, так как выехали поздно, остановились ночевать в Авалоне. Сыновья оказались прекрасными путешественниками, и на другой день к вечеру все «торжественно въехали в ворота замка, куда уже прибыл Астров с вещами, потеряв кухарку, тоже датчанку, опоздавшую к поезду.»

Феодальный замок, о котором я только что писала, отвечал всем представлениям о старинных замках: каменная винтовая лестница, огромная терраса, бесчисленные комнаты, так что сначала были затруднения в их распределении, старинная мебель, кресла с графскими коронами, кровати с балдахинами и вековая пыль.

Пташка никак не приходила в хорошее настроение: кухарка, было нашедшаяся, ушла в какое-то более весёлое место, но самое страшное – огромные тараканы, расплодившиеся в угрожающем количестве. Понятно, что у Лины не было покоя, пока она не вытравила их полностью. Она не спала по ночам и, по словам Прокофьева, не умела спокойно проходить мимо всех этих мелочей (!).

Слава Прокофьева докатилась уже и до этих мест, – Лина пишет, что они часто встречались с друзьями – французами, среди которых был Шалон, порекомендаваший замок, хороший музыкант, немало скрасивший жизнь семьи, помогавший Прокофьеву в черновой работе и возивший всех на изумительные пикники. Один был особенно романтический: спускались в большой грот, уходящий вглубь наподобие улитки. Внизу было темно и холодно; искали низенькое отверстие, по которому на животе можно переползти в целую систему других гротов, длиной в полкилометра.

Неподалёку жили Стравинский, Нина Кошиц, знаменитая испанская танцовщица Архентина, с которой познакомил Прокофьевых Шалон. Лина, конечно, сразу её полюбила.

Накануне получения ужасного известия обедали со Стравинским в превосходном ресторане, указанном Шалоном.

«На другой день (двадцать первого августа) приехал Сувчинский[44] в очень хорошем настроении я отправился встречать его, но первые его слова – о смерти Дягилева. Я воскликнул: „Нет!?“, – но по существу не сразу воспринял, настолько жив и живуч образ Дягилева. Пока Сувчинский рассказывал: „Третьего дня…от фурункула… в Венеции“, – до меня постепенно доходила сущность. От фурункула – он всегда боялся их. Когда, по моему возвращению из России, мы назначили свидание, он манкировал, потому что у него был фурункул (я удивился тому)».

Пташка также потрясена. Не могла поверить, что в то время как накануне много говорили о нём со Стравинским, он уже был мёртв. Для неё он значил бесконечно много.

С уходом великой личности безвозвратно меняется пейзаж. И с этим уже ничего нельзя поделать.

Сувчинский много говорил с Пташкой о пении; у него сильный тенор и он сейчас в полосе увлечения пением. Он нашёл, что Пташка прекрасно понимает его, и у них много обших идей.

Вскоре после отъезда Сувчинских приехала на несколько дней Линина учительница пения, Телли. И Линино дурное настроение постепенно стало проходить. Отношения снова сделались необыкновенно нежными. Она начала заниматься, дела её пошли успешно. Несколько раз Лина выступала перед гостями, голос подчинялся ей, очень всем понравилась. А под занавес своего пребывания во Флешере Прокофьевы устроили большой приём для всех соседей. Приехали даже и сами Флешеры, – как оказалось, не только графы, но и маркизы. Прокофьев играл, Пташка с большим успехом пела. И этим не кончились её выступления. В последние дни она несколько раз пела для соседей и приобрела поклонниц и друзей. Её настроение резко изменилось в лучшую сторону. Всю жизнь ей хотелось петь, и когда это удавалось, она была счастлива.