Владимир Муравьев - Пестель Страница 46

После Пестеля выступил Юшневский. Спокойным, ровным голосом говорил он о трудностях, стоящих перед членами тайного общества, об опасностях, которым подвергаются они, состоя в тайном обществе.

— Не стыдно оставить общество, если не чувствуешь в себе силы и способности быть в нем, — закончил Юшневский свою короткую речь.

Но в ответ на выступление Юшневского даже Аврамов, имея в виду которого и говорил Юшневский, с жаром объявил, что «ежели даже все члены оставят союз, то он будет считать его сохраненным в себе одном».

Так в эту мартовскую ночь, в тесных, заставленных книгами комнатах Пестеля, было положено начало наиболее революционной декабристской организации — Южного общества.

Через несколько дней состоялось второе совещание членов Южного общества.

Снова собрались у Пестеля. В этот вечер, пожалуй, впервые все ощутили реальную близость перехода от слов к делу. От всех требовался один определенный и решительный ответ: да или нет. И это «да» означало, что все пути к отступлению отрезаны.

Пестель главенствовал на совещании. То, что говорил он, было непререкаемой истиной, нельзя было не подчиниться его логическому, разбитому на пункты ходу рассуждений: одно неоспоримо вытекало из другого, и из многих предпосылок, сведенных в одно, неумолимо следовали практические выводы.

Прежде всего — вопросы организации.

В отличие от Союза благоденствия Южное общество строилось на основе строгой внутренней дисциплины и подчинения выбранному руководящему центру — Директории. В Директорию вошли Пестель, Юшневский и Никита Муравьев. Никита Муравьев был в Петербурге и не присутствовал на учредительных собраниях Южного общества, но он вошел в Директорию как представитель петербургских членов тайного общества, так как, по плану Пестеля и его товарищей, выступление должно начаться в столице и быть поддержано на юге.

Второй вопрос — о привлечении в общество новых членов. Южное общество было немногочисленно: ближайшей задачей ставилось расширение его и вербовка новых членов. Но после бунта в Семеновском полку в армии усилилась полицейская слежка. Из Петербурга во все воинские части была разослана специальная «Памятка для агентов тайной полиции». Ее случайно увидел Пестель у Киселева. В «Памятке» агентам предлагалось узнавать: «Не существует ли между некоторыми из офицеров особой сходки под названием клуба, ложи и проч.? Вообще какой дух в полку, и нет ли суждений о делах политических или правительства?» Тайные агенты могли оказаться всюду; поэтому требовалась большая осмотрительность и осторожность в привлечении к обществу новых людей. Было решено, что новые члены будут приниматься лишь после того, как их прием одобрит Директория.

Снова было подтверждено, что путь, которым тайное общество будет добиваться своей цели, — военное выступление. Южное общество не располагало никакими реальными военными силами: почти все его члены были штабными офицерами и не имели непосредственного влияния на солдат. Решено было добиваться получения назначений на командование воинскими частями.

Пестель готовил тайное общество к действиям.

В то время как австрийская армия генерала Фримона — «черная свора, по выражению Байрона, — шла с Бурбоном в набег» на революционный Неаполь, вспыхнула революция в другом конце Италии — в Пьемонте.

Александр I поспешил предоставить в распоряжение австрийцев стотысячную армию на «успокоение» пьемонтцев. Из Лайбаха в Тульчин пришло распоряжение царя двинуть авангард этой армии — корпус Рудзевича — к австрийской границе.

Среди русских офицеров в Бессарабии ходили упорные слухи, что армия собирается идти не в Италию, а в Германию усмирять пруссаков, «которые требуют конституцию для блага народного». Многие выражали уверенность, что «наши войска, почувствовав справедливость требуемого ими, не будут с ними драться, а скажут: и мы того желаем».

Командующий отдельным гвардейским корпусом генерал Васильчиков писал из Петербурга в Лайбах князю П. М. Волконскому: «Известие о Пьемонтской революции произвело сильное впечатление. Люди благоразумные в отчаянии, но большая часть молодежи в восторге и не скрывает свой образ мыслей. Настроение умов нехорошо. Неудовольствие всеобщее и неизбежность жертв, сопряженных с ведением войны, необходимость которой не понятна простым смертным, должны, несомненно, произвести дурное впечатление… Число говорунов слишком велико… чтобы заставить молчать. Революция в умах уже существует…» Васильчиков умолял Волконского уговорить царя немедленно приехать в Петербург, чтобы принять надлежащие меры. «В противном случае, — писал он, — я не поручусь ни за что».

20 марта Пестель был переведен в Смоленский драгунский полк, предназначавшийся для похода в Италию.

Однако отсылать его в полк не спешили. Он был «употреблен в главной квартире Второй армии по делам о возмущении греков».

Через руки Пестеля проходили все поступившие в штаб 2-й армии документы по греческому восстанию: вся переписка между штабами армии и правительством, секретные донесения агентов разведки.

Гетеристы не теряли надежды на помощь России. Витгенштейн и Киселев тоже надеялись, что им еще придется повести свою армию на помощь грекам. В этом отношении было очень важно уточнить планы гетеристов, узнать детально, как они представляют себе будущее Греции и остальных Балканских стран. Если бы возможно было представить эти планы совпадающими с планами русского правительства, то, конечно, это сыграло бы немаловажную роль в решении царя вмешаться в греческие дела. Ведь с давних пор русское правительство проектировало раздел европейских владений Турции и организацию на Балканском полуострове ряда государств, находящихся в вассальной зависимости от России.

В начале апреля Пестель вновь выехал в Бессарабию. Не задерживаясь в Кишиневе, он направился прямо в Скуляны. Начальник карантина был предупрежден о приезде Пестеля и ждал его. На квартире Навроцкого было назначено свидание с посланцем Ипсиланти.

Молодой грек встал навстречу Пестелю и крепко пожал протянутую ему руку.

Разговор коснулся будущего.

— Как вы мыслите себе Грецию в случае совершенного успеха восстания? — спросил, Пестель.

— Греция будет состоять из ряда областей наподобие Северо-Американских Соединенных Штатов, — ответил молодой гетерист.

— И тоже с республиканским правлением?

— Нет, дело не в верховном правлении, — отрицательно покачал головой грек, — но в том, что каждая особенная область будет иметь свое правление со своими законами и только в общих государственных делах будет действовать сообща со всеми остальными областями. Такое разделение необходимо. В своих планах мы обязаны учитывать чрезвычайно большое различие между нравами, обычаями, понятиями и всем образом мыслей населяющих Грецию различных народов.