Владимир Муравьев - Пестель Страница 47

Молодой человек воодушевился:

— В едином христианском Царстве Греческом объединятся Валахия, Молдавия, Болгария…

— Подождите, — перебил его Пестель. — Не будете ли вы так добры показать все это по карте?

Пестель развернул на столе карту. Молодой человек, взяв карандаш, стремительными движениями очерчивал будущие границы свободного греческого государства.

— Первая область — Валахия. Главный город — Бухарест. Граница Валахии идет по Карпатским горам, по Дунаю, от Галаца мимо Ривника и до Карпатских гор. Затем — Болгария. Главный город — София. Границы: Дунай, Балканы, море. От Видина по направлению к Драмовацу — Шипцовац, Шакирад, Пирет, Цариброд — до гор близ Солисмика.

Пестель записывал, не пропуская ни слова, все время поглядывая на карту.

— Это желание всего народа, — заключил свое перечисление областей молодой грек.

Позже Пестель убедился в справедливости его слов: проект федеративного устройства в том или ином варианте поддерживали все участники восстания.

На основании сделанных в Скулянах заметок Пестель по возвращении в Тульчин приступил к составлению записки под названием «Царство Греческое». Это был проект создания на Балканском полуострове федерации десяти автономных областей, во главе которой должен был стоять монарх, вероятнее всего из русских великих князей или, во всяком случае, человек, угодный русскому императору.

В Кишиневе у Пестеля было иного знакомых, но не часто выпадало свободное время, которое он мог уделить встречам с друзьями.

Чаще всего Пестель бывал у Михаила Орлова. Тот жил в Кишиневе широко, занимал два смежных дома, был по-русски гостеприимен, и за его богатым столом сходилась вся кишиневская военная молодежь.

Орлов фактически оставался членом тайного общества. Он познакомил Пестеля со своим адъютантом Охотниковым и капитаном Раевским — двумя членами

Союза благоденствия. Пестель расспрашивал Орлова о его дивизии, которая с недавнего времени стала притчей во языцех у всей русской армии.

Солдаты боготворили Орлова и любовно называли его дивизию «орловщиной». Пестель знал приказ Орлова, которым он ознаменовал свое появление в 16-й дивизии. Орлов обещал «почитать злодеем того офицера», который «употребит вверенную ему власть на истязание солдат». Телесные наказания Орлов старался радикально вывести в своей дивизии, а его помощник Раевский, заведующий солдатской школой взаимного обучения, прямо вел среди солдат агитацию в духе «Зеленой книги».

Орлов по жалобам солдат лишал офицеров командования частями и отдавал их под суд. Раевский рассказывал солдатам о восстании Семеновского полка и агитировал за общее восстание солдат и военных поселян.

Деятельность Орлова и Раевского была звеньями одной цепи. Пестель убедился, что кишиневская организация в лице этих двух виднейших представителей, а также Охотникова, майора Непенина, генерала Пущина и еще нескольких старых членов Союза благоденствия продолжала действовать и после официального роспуска союза. Охотников привез с Московского съезда устав нового общества, подписанный Тургеневым. «Зеленая книга» и новый устав послужили основой для выработки программы кишиневской организации 1821 года.

В доме Орлова Пестель часто встречался с Алексеем Петровичем Алексеевым, почтмейстером бессарабской областной почтовой конторы, в прошлом боевым офицером, про которого говорили, что он, как денщик Суворова, мог, не краснея, рассказать, за что, где и как получил каждый из своих многочисленных крестов. Он постоянно ходил в драгунском полковничьем мундире с золотой саблей. Чтобы иметь право носить этот мундир, он отказывался от повышения в гражданском чине.

— Я прошу начальство не о повышении в чине, а об оставлении меня в прежнем, — шутил Алексеев. — Ведь если меня повысят, прощай мой мундир, а ведь он — кожа моя.

Пестель всегда с удовольствием слушал живые рассказы старого воина. Тому это нравилось. Однажды он заметил:

— У меня есть еще один такой же внимательный слушатель — Александр Сергеевич Пушкин. Хотите, я познакомлю вас с ним?

Познакомиться с ссыльным поэтом, имя которого было хорошо известно, Пестелю хотелось, но встреча откладывалась со дня на день: дела занимали весь день, а часто прихватывали и ночь.

Ночью работалось лучше. Командировка подходила к концу, и Пестель приводил в порядок скопившиеся за неделю записки.

Война!.. Подъяты, наконец,Шумят знамена бранной чести!..—

вспомнил Пестель начальные строки нового пушкинского стихотворения, которое читал сегодня ему Алексеев. «И в поэзии и в прозе — все об одном», — подумал Пестель, перебирая бумаги.

В темном углу стрекотал сверчок, временами, заглушая сверчка, с улицы доносились звуки ночного Кишинева: лай проносящихся по улице стай голодных собак и крики ночных сторожей.

Пестель увлекся работой. Оплывшие свечи коптили и гасли. Прикинув, что и как войдет в рапорт, Пестель с удовлетворением отметил, что уже можно возвращаться в Тульчин и что впереди несколько свободных дней.

Утром Пестель зашел к Алексееву. Самого почтмейстера не оказалось дома, зато в его кабинете сидел и ожидал хозяина Пушкин.

— Подождите, Алексей Петрович скоро будет, — улыбаясь ослепительной белозубой улыбкой, сказал Пушкин.

Уже прошел час и полтора. Алексеева все не было, но Пестель не сожалел об этом. Разговор с поэтом, касавшийся сразу тысячи разнообразных тем, доставлял ему огромное удовольствие. Говорили о политике, философии, литературе. Пушкин понимал все с полуслова, на многое у них были общие взгляды, но даже и спор не вызывал раздражения и неудовольствия, а располагал к откровенности.

Пушкин вел дневник.

Уже ночью, склонившись над чистым листом бумаги, он восстанавливал в мыслях весь день: письмо от Чаадаева, встреча с князем Дмитрием Ипсиланти, братом руководителя греческого восстания, свежий номер «Сына Отечества», в котором бесцеремонный Греч напечатал его частное письмо, и беседа с Пестелем.

Пушкин быстро начал писать:

«9 апреля. Утро провел с Пестелем; умный человек во всем смысле этого слова. «Mon coeur est matérialiste, говорит он, mais ma raison s’y refuse»[11]. Мы с ним имели разговор метафизический, политический, нравственный и проч. Он один из самых оригинальных умов, которых я знаю…»

Через полтора месяца, в конце мая — начале июня, — Пестель снова ездил в Кишинев; На этот раз он должен был дать понять молдавскому господарю Михаилу Суцо, бежавшему из Ясс в Кишинев, что его пребывание на территории России нежелательно. Пестель блестяще выполнил щекотливое поручение, исходившее от самого Александра I.