Микаэл Налбандян - Карен Арамович Симонян Страница 47

И прискорбней всего было то, что друзья, эти верные и любимые люди, пытались убедить неугомонного Налбандяна остановиться на полпути!..

Так, до нас дошло одно из писем Карапета Айрапетяна, написанных Микаэлу:

«Меня очень беспокоит, что не получаю от Вас писем… Теперь все хорошо. Я спокоен, будьте спокойны и Вы, пишите мне… Следите за моими поездками в Петербург, встретимся, может, и поедем вместе в Нахичеван, вкусить частички народной любви, открыть школу…»

Налбандяна, безусловно, должны были воодушевить эти предложения, если не сказать обещания Айрапетяна, тем более что он не ограничивался этим.

«Постараемся и насчет типографии, — продолжал воодушевлять Айрапетян, — чтобы Нахичеван ничем не уступал другим городам. Все это мы должны сделать вместе с Вами… — Но обещания Айрапетяна не были самодельными, и он не скрывал этого. — Только очень прошу Вас: нужно делать дело с осмотрительностью, рассудительностью и терпением. Не обижайтесь: со всех сторон следят за нами и вами… Значит, нужна осторожность… Все наши друзья пребывают в том же постоянстве и уверенности прежней… В таких обстоятельствах нужно быть немного почтительными, покорными и тихими».

Но удержать Микаэла Налбандяна было невозможно.

Он, конечно, понимал, что друзья из самых лучших побуждений, стремясь оградить от опасности, могут и прекратить оказывать ему и «Юсисапайлу» материальную и моральную поддержку.

Честно говоря, этот одинокий и непоколебимый воин все время лихорадочно искал такой источник средств, который позволил бы ему действовать самостоятельно, никому не протягивая руку за помощью…

И он нашел этот источник, не требующий от него ни покорности, ни мелочного благоразумия.

Речь идет о давно забытых суммах, которые десятилетия назад завещали индийские армяне городу Нахичевану.

…Узнав об армянах-переселенцах из Крыма, об их страданиях и муках, об основании на берегу реки Дон города Нахичевана и Армянского округа, укоренившиеся в далекой Индии богатые армяне, большей частью родом из Нахичевана, древнего города на берегу Аракса, протянули своим соотечественникам руку помощи, завещав новонахичеванцам немалые богатства.

Первым среди этих добродетельных армян был Масех Бабаджанян, который своими завещаниями от 30 мая 1794 года и от 1 апреля 1795 года завещал Нахичевану-на-Дону крупные суммы на строительство домов призрения, школ, больниц и церквей, а все свое движимое имущество предназначил для них.

Прошло уже более полувека, но нахичеванцы так и не получили эти громадные суммы, способные, по мнению Налбандяна, произвести в обществе настоящую революцию. Но кому было заниматься этими завещаниями? Кто был заинтересован в этом?.. Кому интересно заниматься проблемой, решение которой должно принести беспечным, разобщенным и слабым нахичеванцам одни лишь новые заботы?..

Налбандян решил освежить в памяти своих соотечественников историю завещаний Масеха Бабаджаняна, Ка-тарипэ Ходжамалян, Егии Акобяна, опубликовать сами завещания и, малость взбудоражив нахичеванцев, заставить их по-хозяйски распорядиться этими огромными деньгами. Это уже второй случай, когда Налбандян пытался пробудить от дремы нахичеванцев. Первым, если помните, был указ Екатерины Второй…

В эти пасмурные и мрачные декабрьские дни, когда все казалось неустойчивым, а вокруг Микаэла все теснее смыкалось кольцо преследователей, он спокойно, не теряя головы и не отчаиваясь, продолжал свое дело. Как всегда, он был нетерпелив, как всегда, спешил.

Микаэл Налбандян — Карапету Айрапетяну.

19 декабря 1858 г.

«Жду копии бумаг об индийских деньгах, чтобы успеть напечатать их в первом номере…»

Но даже в эти напряженные и трудные для него дни сохранил Микаэл Налбандян способность радоваться каждому новому обнадеживающему явлению в общественной и национальной жизни армян.

…27 января 1859 года в доме богатого московского армянина Микаэла Степаняна собралось почти двести человек. Вся атмосфера встречи была пронизана какой-то исключительной праздничностью, не совсем характерной для собраний в богатых особняках.

Некоторые пришли сюда просто по привычке, не задумываясь о том, свидетелем какого культурного события им суждено стать сейчас вместо обычной пирушки или бала. Многих привело любопытство. Были и такие, кто пришел, думая, что «их желание присутствовать на этом торжестве уже есть большая милость и честь для нации»…

Микаэл Налбандян был в необычайно приподнятом настроении, и не только потому, что особняк Степаняна в этот вечер превратился в первую театральную сцену российских армян… Он был воодушевлен тем, что около двухсот армян, почти не поддерживавших между собой связи и имевших мало общего, сегодня приобщатся к высокому искусству театра, что сегодня они поднимутся над будничными и эгоистичными заботами и несколько часов рядом, вместе, переживут почти одинаковые чувства.

Перед представлением маленький оркестр исполнил увертюру к опере Франсуа Обера[22] «Немая из Портичи, или Фенелла».

Ни одной актрисы не показалось на маленькой, но удобной сцене, устроенной в огромном зале. Прискорбен был, конечно, этот признак азиатской отсталости, когда женщина в общественной жизни лишена всяких прав, но еще более огорчительным было то, что очень многие считавшие себя «патриотами» обскуранты видели в этом не более и не менее как национальную особенность.

Вторая часть театрального вечера понравилась Микаэлу несравненно больше. Студенты показывали комедию «О мои пропавшие пятьдесят золотых» из жизни тифлисских армян. Микаэл решил поощрить начинание студентов-армян и сделал это с присущей ему восторженностью:

«Вперед, всегда вперед! И одна песчинка не затеряется в огромной горе, и одна искорка может зажечь огонь, если будут благоприятствовать этому обстоятельству. Было б прекрасно, если бы наши соотечественники в таком месте, как Москва, пожелали хотя бы несколько раз в год видеть и слышать кое-что с театральной сцены; это будет для них новым стимулом, новым поводом к прогрессу…»

28 января, на следующий день после «наиболее значительной новости», господин министр народного просвещения получил письмо от господина министра внутренних дел, в котором полностью излагалось содержание жалобы Габриэла Айвазовского и представлялось его решительное требование:

«Дабы пресечь зло, рождающееся по причине продолжающегося