Александр Бондаренко - Денис Давыдов Страница 47

Диалог красивый, свидетелей ему опять-таки нет, а кто в данном случае был прав — Багратион, готовый дать Давыдову три кавалерийских полка, или Кутузов, фактически ограничившийся эскадроном, — вопрос весьма непростой. Это ведь только кажется, что чем больше войск — тем лучше, тем гарантированнее успех. Но недаром же Суворов завещал: «Воюй не числом, а умением», тем более что у партизанской войны свои особые законы.

В книге «Партизанские действия кавалерии в 1812 и 1813 годах» знаменитый военный историк и теоретик генерал Михневич{93} писал:

«Партизанскими действиями надо называть самостоятельные действия легких отрядов, отделяемых от армии, преимущественно в тыл и на фланги противника, с главной целью парализовать все жизненные отправления неприятельской армии или, как говорит Давыдов, чтобы вырвать корень ее существования.

Успех партизанских действий основывается, главным образом, на великом преимуществе хладнокровия над растерянностью, на впечатлении неожиданности, т. е. успех основывается на началах чисто нравственных. Неожиданность же появления перед противником основывается на скрытности и на быстроте всех движений. Это обстоятельство уже само по себе указывает на состав партизанских отрядов — это должны быть легкие, подвижные отряды, т. е. составленные преимущественно из кавалерии. Величина отряда определяется условиями обстановки, при которой ему придется действовать, и в зависимости от этого может быть различна, от одной, двух сотен, до нескольких тысяч коней. Во всяком случае, нужно иметь в виду, что по причине вышеуказанного основания успеха действий партизанов — малочисленность отряда нередко составляет самую сильную сторону его»[213].

Вот оно, кутузовское понимание! Давыдов, как всякий нормальный честолюбивый командир (а командир без честолюбия существовать не может), стремился получить под свое начало как можно большее число войск. Михаил Илларионович же, благодаря своему опыту и житейской мудрости, предвидел ту трудность, о которой Денис пока еще не задумывался: людей, оказавшихся на занятой французскими войсками территории, надо было кормить.

Но чем? Основную пищу солдата тогда составляли хлеб и крупа, которой в день полагалось треть фунта, то есть 150 граммов. Из этой крупы можно было сварить кашу, хотя далеко не всегда.

«Что делать с крупой? — вспоминал один гвардейский офицер ситуацию, возникшую поздней осенью 1812 года. — Котлов нет, варить не в чем, есть ее сухую нельзя, — давай подниматься на хитрости, — стали сдирать с елей кору и в этих лубках варить крупу — как же варить? А вот как: лубок, согнув в виде кузова, положим в него крупу, снегу и давай на костре жечь; и лубок горит, и крупа горит — и выйдет что-то вроде горелого комка, который мы и ели с жадностью…»[214]

И это было отнюдь не во вражеском тылу! Полк стоял в резерве.

Фактически, единственным тогдашним солдатским «сухпаем» — «сухим пайком» — были сухари, из-за чего положенную нижним чинам на походе белую холщевую сумку на лямке именовали «сухарной». Воспоминания о вкусовых качествах этого продукта оставила «кавалерист-девица» Надежда Дурова{94}: «Улан предложил мне три больших заплесневелых сухаря; я с радостью взяла их и положила в яму, полную дождевой воды, чтобы они несколько размокли. Хотя я не ела более полутора суток, однако ж не могла съесть более одного из этих сухарей, так они были велики, горьки и зелены»[215].

Долго на таком «корме» существовать нельзя, а потому партизанам пришлось бы «столоваться» у местных жителей. Но здесь ведь уже прошла отходящая русская армия, здесь наступала Великая армия, и нет сомнения, что они подчистую выгребли у населения все продовольствие. Если небольшой партизанский отряд мужики как-то еще смогут прокормить, то с большим воинским формированием явно будут проблемы, которые неизбежно приведут к самым отрицательным результатам.

Ведь с чего начиналась народная война, сопротивление захватчикам? Весьма сомнительно, что сам по себе приход французов вызвал у народа патриотический подъем и готовность к вооруженному отпору. Не тот был уровень сознания! Ну, говорили мужикам, что французы — нехристи, так ведь и французов в 1814 году убеждали, что казаки детей едят — но не было во Франции такого сопротивления, как в России. Причину народного негодования раскрывает Вальтер Скотт. Делает он это несколько отстраненно, ибо британскую территорию не топтали сапоги солдат «двунадесяти языков», но тем объективнее кажутся его взвешенные теоретические рассуждения.

«Французская армия была вводима ускоренными маршами в чужие земли без всякого предварительного заготовления продовольствия и с тем, чтобы содержать ее совершенно за счет местных жителей. Бонапарте был в этом очень искусен; и совокупление огромных масс посредством таких ускоренных маршей было главным правилом его тактики. Этот род войны производился с наименьшим ущербом для казны его, но зато ценой величайшей дани с жизни людей и неисчислимого увеличения бедствий человечества…

Армия обыкновенно начинала поход с провиантом — то есть имея хлеба или сухарей на несколько дней за спинами солдат. Гнали также за собою скотину, которая была убиваема по мере надобности. Этим продовольствием обыкновенно запасались в больших городах и в многолюдных областях, где войска стояли. Кавалерийские лошади также были навьючиваемы фуражом на два или три дня. С таким запасом армия быстро шла вперед. В скором времени ноши надоедали солдатам, которые уничтожали их, съедая или уничтожая оные. Тогда-то офицеры, опасаясь, чтобы солдаты не потерпели нужды в продовольствии до новой раздачи припасов, дозволяли добывать себе оные посредством грабежа, называемого ими la maraude. Дабы обеспечить правильный сбор и раздачу сих припасов, известное число людей было отряжаемо от каждой роты для добывания съестных припасов по деревням или по мызам в окрестностях походной дороги или на землях, на которых останавливалось войско. Этим солдатам давалось право требовать от жителей припасов, без платы и без расписок; а так как это делалось ими по службе, то можно предполагать, что они не ограничивались одними припасами, а требовали денег или дорогих вещей, и делали другие подобные сему злоупотребления. Должно сознаться в том, что нравственные свойства французов и добродушие, составляющее коренное основание их народного характера, делали их поступки более сносными, чем можно было ожидать от зол подобного способа, в таком однако же случае, если припасы были в изобилии, и страна многолюдна…