Оуэн Мэтьюз - Антисоветский роман Страница 47

Солженицын назвал разбросанные по всей территории Советского Союза тюремные лагеря — «архипелаг ГУЛАГ». Но фактически вся Россия является архипелагом, состоящим из отдельных островков тепла и света, окруженных бескрайним морем незаселенных пространств и холода. Именно на просторах России таится ключ к пониманию русской души. Ее неуверенность и фатализм, порожденные условиями жизни в такой громадной стране, что на пересечение ее из конца в конец когда-то уходило полгода; постоянное смирение перед кнутом власти, происходящее от невозможности связаться с отдаленными поселениями необъятной империи. Когда я читал знаменитый указ Петра I, гневно требующий от граждан выполнения всех его предыдущих указов, я сравнивал царя с рехнувшимся радистом, который отправляет в космос возмущенные послания, а в ответ слышит только слабое космическое эхо.

Телефонные кабели, спутниковое телевидение и самолеты Аэрофлота, казалось бы, связали друг с другом отдаленные регионы России, но в каком-то смысле электронные средства связи только усиливают ощущение непреодолимого расстояния. Россия остается крупнейшей страной в мире; даже теперь, после распада Советского Союза, ее территория охватывает одиннадцать часовых поясов. Бывший советский телеоператор однажды объяснил мне: чтобы телевизионный сигнал программы «Время» дошел от Москвы до Чукотки, крайней восточной оконечности страны, он должен многократно пересылаться. К середине 90-х из столицы уже легко можно было связаться с тихоокеанским побережьем Камчатки или с Магаданом, не забывая при этом, что разница во времени почти такая же, как между Москвой и Нью-Йорком. Последний участок скоростного шоссе, соединяющего европейскую часть России с Дальним Востоком, был закончен только в 2002 году — а прежде многие километры этого пути пролегали по льду замерзшего Амура, и пользовались им только зимой.

Ничего удивительного, что большинство из тех, кого судьба обрекла родиться на этих громадных пространствах, вырастали с инстинктивным чувством беззащитности перед лицом невероятных физических трудностей, которые определяли их дальнейшую жизнь и приучали уступать принуждению. «До Бога высоко, до царя далеко», — говорится в старой русской пословице, и не случайно одним из основных постулатов Православной Церкви является смирение перед ношей, возложенной на верующих Господом. Непрестанная борьба с суровым климатом отнимает у людей все силы, изматывает душу, рождает у них представление о себе как о жалкой песчинке во враждебном мире, выстоять в котором способны лишь очень немногие. Эта тема пронзительно звучит в пьесе Чехова «Три сестры», посвященной судьбам трех молодых женщин в провинциальном уголке России, чьи силы и надежды медленно, но необратимо тают, на почве извечной русской инертности. Даже в Москве, где избалованные горожане избавлены от изолированности и средневековой темноты деревни, на их сознание подспудно влияют огромные размеры страны — так моряки постоянно помнят об окружающем их глубоком и холодном море.

Алексей с Мервином отправились в Сибирь в апреле 1960 года, когда у Мервина заканчивался первый год аспирантуры. Они пересекали заснеженные пространства России отдельными рейсами с пересадками, на небольших самолетах «АН-24». Первая остановка была в Новосибирске, промышленном городе, выросшем в давние времена из пограничного поселения царской империи. Если старый город застроен обветшалыми деревянными избами и осевшими купеческими домами, то в новых районах теперь раскинулись широкие бульвары и поднялись современные блочные многоквартирные дома. Мервину город показался серым, унылым и скучным, хотя Алексей, казалось, искренне восторгался им.

Оттуда они направились в Братск — в то время городок с бревенчатыми бараками. За Братском лежала широкая замерзшая Ангара и простиралось громадное водохранилище, лед на котором начал уже подтаивать. Это огромное водохранилище, объяснил Алексей, создано волей, энтузиазмом и самоотверженным трудом тысяч рабочих. Перед ними поднималось высоченное гидроэнергетическое сооружение, плотина из стали и бетона, укротившая природную стихию во имя процветания страны.

Ночь они провели в наскоро возведенной гостинице «Интурист», предназначенной для размещения почетных гостей, пожелавших полюбоваться великим гидротехническим чудом. Утром сразу поехали осматривать плотину. В турбинах бурлило и грохотало, громада бетонной дамбы изящно изгибалась, пересекая водное пространство и теряясь из вида на горизонте. Мервин согласился, что это замечательное, поистине потрясающее зрелище. Алексей молчал и только одобрительно и удовлетворенно кивал: ему нравилась реакция молодого англичанина. «Был ли конец поразительным сюрпризам в этой стране чудес под названием Россия?» — писал позднее в своих мемуарах мой отец, не знаю, то ли иронизируя, то ли вспоминая свой неподдельный юношеский восторг.

Последний пункт в задуманном Алексеем великом путешествии по Сибири, которое планировалось как туристическая поездка, но необъяснимым образом превратилось в официальную демонстрацию достижений социализма, был Иркутск и озеро Байкал. Леса, бесконечные леса, уходящие так далеко, за горизонт, как будто видятся во сне. Поверхность крупнейшего в мире озера, глубиной более полутора километров, представляла собой ослепительно белую гигантскую ледяную равнину, покрытую снегом.

— Б Байкале более трехсот видов рыбы! — с воодушевлением объяснял толстый директор колхоза, таинственным образом узнавший о прибытии Алексея с его уважаемым иностранным гостем.

Мервин на весеннем льду Байкала с директором местного колхоза. Во время путешествия по России с сотрудником Кгб. Март 1960 года.

Они стояли на потрескивающем льду озера, поеживаясь от сильного холодного ветра. Алексей, чья обычная невозмутимость была поколеблена после ночлега в простой деревенской избе, нетерпеливо поглядывал на берег. Мервин с опаской посмотрел на тонкий весенний лед, который ощутимо проседал у них под ногами.

— Страшен не лед, а то, что под ним, — сказал Алексей, заметив беспокойство Мервина.

— Пройдемте немного дальше, — предложил директор.

Наконец, когда перед возвращением в Москву они сидели в ресторане Иркутского аэропорта и под водку вкушали уху и сибирские пельмени, Алексей сделал свое предложение. Мервин почти ожидал этот вопрос, но все равно был шокирован, услышав его. Готов ли Мервин работать «во имя мира во всем мире»?

Перегнувшись через стол, с самым серьезным видом Алексей всеми силами старался убедить своего подопечного в благородстве предлагаемой ему работы, нажимая на то, что Мервин происходит из бедной семьи и собственными глазами увидел преимущества советского социалистического строя. Мервину подвернулся шанс помочь установлению справедливости во всем мире. Хотя Алексей не произнес больше ни слова, было ясно, что речь идет о работе на КГБ.