Женевьева Табуи - 20 лет дипломатической борьбы Страница 47

Пристально смотря вдаль, Бек с безразличным и скучающим видом медленно отвечает, растягивая слова:

– Вы знаете, франко-польский союз больше не интересует Польшу. Ведь в конце концов именно Франция особенно нуждалась в Польше… Что касается России, то я не нахожу достаточно эпитетов, чтобы охарактеризовать ненависть, какую у нас питают по отношению к ней!

В поезде, направляющемся в Прагу, Барту нисколько не унывает.

– Ну что ж, что касается меня, – восклицает он, – то теперь я убежден, что необходимо создавать Восточное Локарно, имеющее своей опорой Россию, а не тратить время на Польшу. Поляки – люди экстравагантные. По правде говоря, если они действительно переходят на сторону немцев, тем хуже будет для них… Но они никогда не осмелятся пойти на это! Нам предстоит просто-напросто привлечь другие страны к этому пакту, а Польша последует за ними. Что касается русских, то необходимо как можно скорее организовать их вступление в Лигу Наций. Но прежде я отправлюсь навестить наши малые союзные страны – Чехословакию и Румынию, с целью подготовить их к тому, чтобы они рассматривали Россию как опору против Германии.

В Париже все это производит сенсацию. Дипломатический корпус интересуется вопросом, насколько далеко пойдет обновление французской политики.

На следующий день после своего возвращения в Париж Барту принимает посла Англии, который ему говорит:

– Да, но все это обязывает вашу страну проводить политику постоянной бдительности.

На это Барту отвечает просто:

– Для этого у меня найдется энергия, даю вам слово министра иностранных дел Франции!

Глава 18. Барту – апостол восточного Локарно. Бухарест – Белград

Родной и крестный отец. – Ave imperator, ave imitator.[34] – Две «Марсельезы» в Турну-Северине. – Изумление мэра города Смедерево. – Югославский король Александр и три вида диктаторов. – Француз, который уедет, и Франция, которая остается навечно. – Дольфус на венском вокзале. – Право надеяться.

Двенадцатого июня 1934 года большие стенные часы времен Людовика XV в кабинете Барту на Кэ д’Орсэ бьют 7 часов.

Как и всегда в этот вечерний час, служитель приглашает в кабинет представителей прессы.

Барту стоит позади письменного стола Верженна, заложив большие пальцы обеих рук в проймы жилета.

Он дает виртуозное резюме положения, сложившегося после его возвращения с 79-й сессии Совета Лиги Наций. Он поясняет, каким образом, воспользовавшись предложением о заключении военного и политического пакта о взаимопомощи, которое правительство Сталина сделало в прошлом году французскому правительству, политика, проводимая им, Барту, предусматривает создание с целью гарантии восточных границ Германии пакта о взаимной помощи между СССР, Польшей, Чехословакией, Малой Антантой и Францией – то есть Восточного Локарно.

– И, наконец, господа, – говорит Барту, – я ускорил принятие Советской республики в Лигу Наций, что является необходимым предварительным условием осуществления этого Восточного Локарно. Я вел переговоры с Джоном Саймоном с целью привлечь Англию к участию в международном плане обеспечения европейской безопасности в рамках Лиги Наций, и мне удалось в конце концов добиться признания приоритета этого проекта над различными проблемами разоружения.

И Барту продолжает жонглировать идеями и фактами, заявив в заключение, что он отправится в свою поездку по Балканам удовлетворенный ходом событий.

Утром того же дня лишь его близкие знали, что он был очень раздосадован той шумихой, которую английская пресса подняла вокруг того, чему она дала название «недавняя бестактность французского министра в Женеве».

Рассказывают, что в ходе последних дебатов в Лиге Наций сэр Джон Саймон с ожесточением отстаивал меморандум, в котором как раз рекомендовалось возобновить работу конференции по разоружению еще до возвращения Германии в Женеву и даже до того, как будет достигнуто какое-либо соглашение по этому поводу.

Однако Джон Саймон не был автором этого предложения. Барту, видя, с каким усердием Саймон его отстаивает, и, вспомнив о высказывании Тардье относительно проектов, которые сам Барту иногда защищал, но которые были для него всего лишь тем, что в парламенте называют «чужими детьми», сказал Джону Саймону:

– Вы не родной, а только крестный отец этой идеи! И я поздравляю вас с тем, что вы представляете собой большую ценность в качестве крестного отца, чем родного!

Эта простая фраза произвела потрясающее впечатление. Саймон покраснел от гнева, а члены английской делегации стали мертвенно-бледны.

Пораженный такой реакцией, Барту умолк, и в высокой ассамблее воцарилась гробовая тишина!

Барту не знал, что сэр Саймон глубоко страдал оттого, что у него не могло быть детей, несмотря на то, что в течение ряда лет он прибегал ко всем средствам, какие только может предложить наука в подобном случае. Но все было напрасно… В конце концов Саймон решился принять на себя обязанности крестного отца, продолжая в то же время безутешно горевать из-за невозможности стать настоящим отцом.

Крайне удрученный, Барту сказал тогда: «О, то, что я сделал, хуже, чем ошибка, это бестактность!»

Несмотря на то, что большинство журналистов уже покинуло пресс-конференцию, Барту демонстративно проявляет свое хорошее настроение… Он только что получил от своего посла в Риме Анри де Жувенеля телеграмму, сообщающую о факте, который вся итальянская пресса оценивает сегодня утром следующим образом: «Встреча дуче и его великого союзника Гитлера в Венеции – историческое событие, которое вскоре изменит облик Европы».

– Но, господин министр, – перебивает его Роша, – не забудьте: двадцать шестого мая Муссолини объявил в Монтечиторио,[35] что все имеющиеся ресурсы Италии будут отныне использованы для подготовки войны с Эфиопией! Именно потому, что он опасается отрицательного отношения к этому своих союзников, он и хотел добиться какой-либо поддержки со стороны Гитлера. Эта встреча была организована палаццо Киджи и Вильгельмштрассе.[36]

Барту не слушал. Он углубился в чтение телеграммы Жувенеля.

Муссолини рассчитывал найти в Гитлере такого главу государства, который был бы готов стать его союзником и подписаться под всеми обязательствами, какие Италия предложила бы ему взять на себя. Угроза войны, исходящая одновременно со стороны Италии и Германии, могла бы тогда, согласно их желанию, парализовать другие державы.

И посол докладывает, что «когда 10 июня в Венеции фюрер, выходя из самолета и приветствуя дуче, воскликнул: «Ave imperator!» – то Муссолини ответил: «Ave imitator!» – что приобретает глубоко иронический смысл, если ваше превосходительство посмотрит на фотографии, сделанные во время их встречи, на которых видно, что дуче, в строгом соответствии с правилами протокола, был одет в парадный мундир верховного главы фашистской армии, а Гитлер прибыл в гражданском платье и в коротеньком старом макинтоше цвета беж».