Рустам Мамин - Память сердца Страница 48

На экране – только Человек и История! Без малейших поползновений к инсценировке, к попыткам привнести какие-то «красочки», ухищрения, чтобы образ заиграл ярче, полнее.

Война. Лето. Жара. Здесь – наши, там – немцы. Противостояние не на жизнь, а на смерть. А посередине единственный колодец, на территории, насквозь простреливаемой немцами:

– Катьюша! Иди!..

И она, юная щупленькая Катюша Демина, шла!.. Всякий раз шла на смерть, чтобы хоть попытаться набрать воды для истекающих кровью раненых!..

Как жаль, что не было тогда возможностей представить фильмы Смирнова и Лисаковича на премию «Оскар», например. Ведь это было просто открытие в неигровом кино: камера – живая; она все время рядом, вглядывается в человека – пристально, по-доброму, ненавязчиво… И раскрываются такие глубины характера! Женская мягкость, незащищенность, наивная трогательность. И подвижничество, жертвенность, бесстрашие, – что там тебе Шекспир! Это подлинная – жизнь. Это – Сергей Сергеевич Смирнов.

Последний раз я встретил его в Доме кино. Он дружески интересовался моими планами: я уже был режиссером. Кстати, я спросил, почему не видно его на студии, нет новых сценариев, фильмов. Он несколько мрачновато ответил:

– Не все вопросы легко решаются у главного редактора студии Осьминина! – махнул рукой, вроде: «бог с ним!», чуть запрокинув голову, невесело хохотнул бархатным раскатистым смешком.

Мне грустно вспоминать о Сергее Сергеевиче. Грустно потому, что мало времени выделила мне судьба на общение с ним: то ли она берегла его, не давая растрачиваться на одного человека, то ли меня учила самостоятельности, умению рассчитывать на свои силы. Но для меня, по жизни, встреча с Сергеем Сергеевичем – знаковая.

Двумя-тремя, казалось, мимолетными фразами перед концертом в ИТК он окрылил меня. В той обстановке, угнетающе мрачной, серой, в клетке обреченности я понял: скоро-скоро все кончится! Все будет хорошо, смутные годы отойдут. А все главное, нужное – впереди! И зависит от меня самого!..

При каждой встрече с ним я чувствовал какой-то жизненный прилив – чувств, энергии. После бесед на ЦСДФ, нашей совместной командировки в Брест я созрел до новой ступени самосознания: надо плотней заниматься собой, не отставать от времени. Пора!.. Пора наверстывать упущенные годы! Где режиссура? Что задержался в директорах?..

Когда сдал экзамены на режиссерский факультет в вуз при Вахтанговском театре, я был рад при случае сообщить ему об этом. И мне казалось, он понял: ему, именно ему я благодарен за это, а не кому-то другому!

Эх, Сергей Сергеевич, светлая память Вам! С Вами, с Вашим именем у меня в памяти сложилось, сцементировалось все самое доброе и светлое.

Наверное, в душе у каждого есть особая ниша, где скапливается лучшее; вот сегодня я приоткрыл створки, и столько света хлынуло оттуда, омыло радостью все закоулки памяти и сознания. Как хорошо жить на свете! Как хорошо, когда есть такие люди на твоем жизненном пути.

Добро с шипами

Не знаю, знакомо ли вам чувство, когда, кажется, все тебе по силам, словно за спиной крылья выросли. Все лучшее впереди! И живешь ты на пике радости, захлестывающей тебя каждое утро! Грудь распирает. Эйфория какая-то: хочется жить, любить… и петь! Так я чувствовал себя в конце сороковых: война кончилась, я молод, здоров. Со мной моя семья: отец, мать, сестры. Рядом друзья. Недавнее прошлое забыто, как тяжкий сон.

В этот период желания мои посвятить себя творчеству, мечты, эмоции бродили и бурлили во мне, как, наверное, бурлит молодое вино в большой бочке – свободно, без помех. Так уж случилось, что эта бурлящая творческая смесь хлынула в первую очередь в русло национального песенного фольклора. Когда-то, будучи детьми, мы слышали песни родителей, старинные песни. Они пели про свою молодость, вспоминали предков, родные места, аулы. Мелодии эти звучат в памяти и сейчас. Со временем многих исполнителей не стало, но их голоса, песни помнятся.

Появились грампластинки. У кого-то сохранились старые диски, у кого-то новые, привезенные из Казани, – словом, все началось с них, со старинных народных песен. Мы слушали песни на пластинках у одних, потом у других, обменивались текстами. Круг любителей старинных народных песен расширялся. Слушать и петь становилось нашей потребностью. Мы собирались вместе постоянно, и не только татарская молодежь, а все, кто хотел участвовать в созданном коллективе. И становилось нас все больше и больше. Мы совершенствовались в исполнении песен, находя высшее духовное удовлетворение в таком общении и досуге. Мы сдружились и собирались уже не только для занятий, но и просто так: отмечали праздники, справляли дни рождения, веселились. И пели, пели…

Раньше это было принято повсеместно: ни одно застолье не обходилось без песен. Одни пели «Тонкую рябину», «Шумел камыш», а мы – и эти песни, и татарские, и башкирские. Когда поешь на языке своих отцов и дедов, просыпается в тебе нечто глубинное, корневое. И рвется из души – что-то залихватское, вольное, степное. Как клич лихих наездников, обуздавших диких скакунов, как пьянящий дух цветущих степей. И подхватывает, и несет куда-то вдаль – над лугами, над реками. Куда? На родину предков?.. Не знаю, не ведаю. Но народное творчество – это не просто!

Я был у нашего секретаря Кировского райкома комсомола, помню, Павлова. Рассказал ему о нашем сообществе, о том, как тянется молодежь к культуре. Спросил, кстати, где бы мы могли собираться, устраивать концерты. Дело в том, объяснил я комсомольскому лидеру, что мы рассчитываем перетянуть на нашу сторону молодежь, которая собирается раз в год, 2 мая, в Измайловском парке. Собираются-то они, чтобы культурно провести досуг, а заканчиваются эти сборища пьянками, потасовками, драками. Он долго слушал, потом сказал:

– Что вам больше делать нечего? Вступайте в любой самодеятельный коллектив и пойте, пляшите. Сегодня вам помочь, завтра евреи придут, потом казахи, узбеки, таджики, армяне, – сколько у нас республик? Не дурите головы!..

Встал, отошел к окну… Я подождал, думал, что еще что-нибудь скажет. Он молчал. Не прощаясь, я вышел, и дверь за собой не стал закрывать. Пусть думает, где и что не так сказал, вожак комсомола.

Я жил, как вы помните, у Павелецкого вокзала. В Летниковском переулке, ближе к Жуковскому мосту, находился клуб завода имени Кагановича. Там было много помещений, отведенных коллективам художественной самодеятельности для занятий. Но большинство помещений пустовало, а зрительным залом пользовались только в торжественные дни. Руководство клуба разрешило нам заниматься у них, но «не обособляться, а принимать участие в праздничных мероприятиях». Мы с радостью согласились: ведь почти все у нас коренные москвичи, учащиеся московских школ, студенты. Почему же не воспользоваться случаем: не петь, не плясать, не читать стихи не только на татарском, а и на русском языке. Мы же все, даже родители наши, давно говорим и думаем по-русски. Так почему же не ставить еще и сценки, интермедии на русском языке? К тому же издается множество всевозможных сборников для коллективов художественной самодеятельности – вот и помощь в выборе репертуара. Да что говорить, это предложение было для нас просто удачей, ведь в коллектив тянулись те, кто с детства мечтал о выступлениях на сцене, на публике.