Темные времена. Как речь, сказанная одним премьер-министром, смогла спасти миллионы жизней - Энтони МакКартен Страница 49

Когда в семь часов вновь собрался военный кабинет, Черчилль вспоминал ту встречу с министрами с глубоким чувством облегчения и удовлетворения. Он обратился непосредственно к Галифаксу. «Министры не обеспокоены положением Франции, но выразили глубокое удовлетворение, когда он сказал им, что мы ни при каких обстоятельствах не откажемся от борьбы. Он не помнил, чтобы когда-либо прежде люди, занимающие столь высокое место в политической жизни, выражали свое мнение так эмоционально и единодушно»[420].

Галифакс и Чемберлен все поняли. Даже их общая отставка не могла более поколебать лидерское положение Черчилля. Премьер-министр одержал победу: они не ожидали, что министры настолько настроены на борьбу.

Черчилль обошел своих противников с флангов, выиграл на всех фронтах. Ни Галифакс, ни Чемберлен на том заседании даже не заикались о возможностях мирных переговоров между Лондоном и Берлином.

Лорд Галифакс, гордый человек, признал свое поражение молча. Он не описал в дневнике тех заседаний. Большинство историков полагает, что он писал дневник для чужих глаз и не стремился точно отразить события. Галифакс сделал такую запись: «На заседании кабинета в четыре часа обсуждали обращение французов к нам с тем, чтобы мы попытались повлиять на Муссолини. Мы решили, что это совершенно тщетно, поскольку подобные попытки уже делались и Муссолини категорически отказался прислушаться к последнему обращению Рузвельта»[421].

Черчилль уцелел. Он пережил период неопределенности. О вотуме недоверия речи больше не шло. Несмотря на все попытки загнать его в угол, он сумел своей речью справиться с угрозой обернуть его слабости против него. Сила его слов и убежденность, с какой он их произносил, снова спасли его. Как он вспоминал об этом дне: «Весь наш остров был охвачен грандиозным порывом»[422]. И хотя тяготы и испытания страны еще только начинались, Черчилль знал, что может рассчитывать на поддержку коллег и народа в продолжении борьбы.

Прежде чем лечь спать, он позвонил Полю Рейно и подтвердил, что Британия не пойдет на переговоры и продолжит сражаться – даже в одиночку, если потребуется. Но он призвал французов сражаться рядом с ним.

Среда, 29 мая 1940

ЭВАКУАЦИЯ ИЗ ДЮНКЕРКА ИДЕТ СО СКОРОСТЬЮ ДО 2000 ЧЕЛОВЕК В ЧАС. БОЛЕЕ 40 000 СОЛДАТ УЖЕ БЛАГОПОЛУЧНО ВЫСАДИЛИСЬ В БРИТАНИИ.

ЛЮФТВАФФЕ ОБРУШИЛО НА ДЮНКЕРК ВСЮ СВОЮ МОЩЬ. ПОТОПЛЕНО ДВАДЦАТЬ ПЯТЬ СУДОВ.

ТВЕРДЫЙ ОТВЕТ ЧЕРЧИЛЛЯ ФРАНЦИИ ПОБУДИЛ РЕЙНО ПРОДОЛЖАТЬ БОРЬБУ И СРАЖАТЬСЯ, СКОЛЬКО БУДЕТ ВОЗМОЖНО.

10. «Мы будем драться на наших берегах»

Насколько все меняется, когда разум спокоен! Утром 29 мая Черчилль проснулся полным сил, совершенно новым человеком.

Еще в постели он узнал, что его послание к Рейно о том, что Британия не будет обращаться к Италии с целью мирных переговоров с Германией, переданное Полю Рейно генерал-майором сэром Эдвардом Спирсом, офицером личной связи между Рейно и Черчиллем, возымело «магическое действие» на французского премьера. Это «явно укрепило внутреннюю убежденность [Черчилля] в правильности выбранного курса, после чего он наложил однозначное вето на все дальнейшие коммуникации с Римом»[423]. Стоический и позитивный язык, выбранный Черчиллем не только для этого послания, но и для встречи с министрами кабинета, помог преодолеть пораженческие настроения, усилившиеся в последние дни. Теперь он знал, что самое мощное оружие для спасения Британии – это надежда.

Памятуя об этом, он отправил министрам кабинета и высшим политикам записку с грифом «совершенно секретно»: «В эти тяжелые дни премьер-министр будет весьма признателен своим коллегам в правительстве, а также ответственным должностным лицам за поддержание высокого морального состояния лиц, их окружающих, не преуменьшая серьезности событий, но выказывая уверенность в нашей способности и непреклонной решимости продолжать войну до тех пор, пока мы не сокрушим волю врага, желающего стать властелином всей Европы.

Нельзя допускать и мысли о том, что Франция заключит сепаратный мир; однако, что бы ни случилось на континенте, мы не можем сомневаться в нашем долге и непременно должны использовать все наши силы для защиты острова, империи и нашего дела»[424].

После этого почти шекспировского призыва военный кабинет собрался на утреннее заседание в 11:30. Теперь лорд Галифакс даже не пытался изменить настроение Черчилля и других министров. Но он известил их о телеграмме британского посла в Риме. Телеграмма подтвердила то, чего многие ожидали. В ней говорилось: «Вступление Италии в войну неотвратимо, сомнения остаются только в дате. Возможно, это произойдет в течение недели, может быть, позже, но можно с уверенностью сказать, что месяцами задержка более не исчисляется». В ответ послу было сообщено: «Если Италия хочет войны, мы ответим на нее войной. Ответственность будет лежать исключительно на синьоре Муссолини»[425].

Это были не единственные неприятные[426] новости, ожидавшие членов кабинета. Сорок тысяч солдат уже были эвакуированы в Британию из Франции, но военный совет не знал, сколько еще удастся спасти. Немецкие бомбардировщики практически полностью разрушили порт Дюнкерка и потопили несколько кораблей, которые теперь блокировали вход в гавань другим судам.

Лорд Горт прислал телеграмму с просьбой дать определенные инструкции, какие действия он должен предпринять в крайнем случае[427]. Черчилль подтвердил, что генерал получил приказ продолжать боевые действия с целью выиграть время для эвакуации максимально возможного количества войск и нанесения максимального ущерба немцам[428]. Но тут Галифакс, все еще стремившийся спасти как можно больше жизней, озвучил свою тревогу.

Разногласия предыдущих дней создали между премьер-министром и министром иностранных дел глубочайшую пропасть. Подтекст новых разногласий явно был связан с позабытым вопросом мирных переговоров. Лорд Галифакс остался при своем мнении: нет ничего героического в сражении насмерть, и нет бесчестия в том, чтобы стратегическими усилиями или отступлением спасти жизни солдат. Черчилль ответил, что Галифакс говорит абсолютно очевидные вещи. Разумеется, в отчаянной ситуации любой отважный человек, в отсутствие однозначного приказа, предписывающего обратное, будет руководствоваться собственными соображениями, поэтому он предпочтет не корректировать инструкции лорду Горту[429]. Это не нуждалось в разъяснении: командующий, который находится в столь отчаянных и тяжелых обстоятельствах, как лорд Горт, не должен стоять перед тяжелым выбором между сопротивлением и капитуляцией[430].

Посредником выступил Чемберлен – за последние несколько дней ему не раз приходилось брать