Елена Сизова - Память о преподобном Мартиниане Белозерском Страница 5

Древнерусский книжник, заканчивая рукопись, иногда в послесловии называл себя «грешным» или «недостойным рабом», скрывая свое имя тайнописью для того, чтобы «не всяк мог разгадать». Среди рукописных книг Кирилловой библиотеки есть рукопись Евангелия от Иоанна, где имя переписчика зашифровано криптографией и переводится как Алексей[29]. Должно быть, это тот самый Алексей Павлов, учивший Мартиниана грамоте, под руководством которого молодой инок начал осваивать и книжное искусство. В средневековой письменности было распространено несколько различных приемов тайнописи, где все согласные выписывались в две строки и заменялись в определенном порядке. Такие варианты тайнописи встречались еще в очень древних рукописях и известны с XIII века[30]. Мартиниан научился читать тайнопись, вероятно, также от Алексея Павлова, и сам использовал ее в своих рукописях. В «Сборнике слов и житий святых» из библиотеки Кирилло-Белозерского монастыря, подписанного также «Богородичник», рукой Мартиниана сделана приписка: «Владыко Господи, аще грешных благоволи спасти, благоволи, Господи, и мене, грешного, помиловати, писавшего сие (далее тайнописью) КК А НН РРНН ДД Н Ь ЮКК ДАААА ЩА»; тайнопись расшифровывается как «Мартинианища»[31]. Подписывая так свое имя, Мартиниан подражает старцу Кириллу, который в своих посланиях, например к князю Юрию Дмитриевичу, называл себя «Кирилище, чернечище грешный»[32].

Художественное оформление этой рукописи сделано также самим Мартинианом. На первой странице он сделал рисунок, подписанный: «Церковь соборная святых апостол». Рисунок сделан киноварью и подцвечен желтой, синей и зеленой красками. Точно такой же рисунок, только выполненный более уверенной рукой и отличающийся лучшими художественными достоинствами, имеется в рукописной Псалтири Христофора, с которой, вероятно, и копировал рисунок молодой книжник Мартиниан. Условное изображение второй по значению константинопольской церкви Святых Апостолов было распространено в греческих рукописных книгах, которые в переводах привозили на Русь, где они не только переписывались, но и копировалось их оформление[33].

«Сборник слов и житий святых» из библиотеки Кирилло-Белозерского монастыря, написанный и украшенный рукой Преподобного Мартиниана

Содержание Сборника отличается большим разнообразием, раскрывающим круг интересов его переписчиков. В нем, кроме слов на праздники святых, помещены апокрифы: полный текст «Первоевангелия апостола Иакова», «Сказание Афродитиана», «Севериана епископа Гевальского о древе спасенного креста, где обретеся и како бысть» и житие русских святых Бориса и Глеба. Еще одна статья Сборника, написанная большей частью рукой автора, подписавшегося «Мартинианища», озаглавлена «Епистолия на Римляны». Это одна из тех полемических статей, которые привозились на Русь в южнославянских переводах с византийских полемических сочинений. Интерес Мартиниана к подобным произведениям против латинства показывает его отношение к этой, ставшей популярной в то время, теме. Монастырские сборники XV века содержали полемические статьи, названия которых говорят как об их содержании, так и об отношении к латинству, например: «Исповедание вкратце, како отлучися от нас латыни», «Сказание вкратце ересем латынским»[34] и т. п.

Интерес русского монашества к церковной истории, где особое внимание обращалось на отпадение Западной Церкви от Вселенского Православия, был неразрывно связан с формированием политических взглядов на отношения с Римом в условиях усилившегося натиска турок на Византию, что стало причиной развернувшейся среди греков полемики об унии с латинской Церковью. Политические настроения монахов Кирилловой обители, сложившиеся еще при жизни их духовного наставника прп. Кирилла, окажут впоследствии решающее воздействие на русские исторические события сороковых годов ХУ века. Будущий игумен Трифон, постриженик и ученик прп. Кирилла, поддержит опального князя Василия Темного в его борьбе за великое княжение, помня о его делах по защите Православия, когда он решительно отверг попытку грека Исидора, рукоположенного в Константинополе в русского митрополита, присоединить к флорентийской унии, навязанной Римом, русскую митрополию. В дальнейшем заметную роль в событиях церковной истории суждено будет сыграть и будущему игумену Ферапонтова монастыря Мартиниану.

Каноник, написанный рукой преподобного Мартиниана

Переписывание книг в русских монастырях считалось делом богоугодным и душеспасительным, поэтому писцы часто заканчивали свою работу над рукописью припиской молитв. Например, в конце одной из рукописей написано: «Господи, Иисусе Христе, прости и отпусти согрешения пишущему благовествования святые твоея и чудеса»[35]. Следуя примеру этих писцов, Мартиниан также подписывает и свои рукописи смиренной молитвой. В Канонике, написанном по благословению Кирилла для старца Ануфрия в 1423 году, Мартиниан сделал две записи, которые обвел тонкой рамкой, украшенной поперечными черточками и росчерками по углам: «Господи Исусъ Христе, спаси писавшего и имети хотящего сие»; «Господине старецъ Ануфрее, сотвори любовь. Поминай грешнаго в молитвах своих святыхъ Мартиньяна инока, лжею инока, а не истинною»[36]. В эту книгу Мартиниан переписал несколько служб, канонов, молитв. Кроме того, эта книга содержит статьи назидательного характера: «Слово из патерика о том, какая нужнейшая в добродетелях добродетель», «Выписки из Феодора Едесского о смирении и гордости», «Изречения Исаака о вящем пути ко спасению»[37]. Рукопись Мартиниан украсил киноварными заставками, подкрашенными темно-желтой краской и коричневыми чернилами. Все заголовки и заглавные буквы, а также молитвенное послесловие Мартиниан написал киноварью: «В лето 6931 (1423) месяца сентября в 1 написаны быша сия книгы душеполезныя в обители пречистыя Богородица, благословением господина старца Кирила игоумена. В славоу святыя Троица, аминь. О дево богоизбранная, о отроковице богоневестная, о владычице мироу, пречистая Богородице, в всемирных ти молениих к сыноу своему и богоу помяни, госпоже милостивая, и мене грешнаго, протягшаго недостоиноую мою роукоу в сие. Всякому делу благоу Христос есть зачало и конець, томоу слава в бесконечныя векы, аминь»[38]. Замечательно, что это подлинные слова Мартиниана, которые передают нам волнующие его чувства и даже характерные особенности его речи.

В следующем 1424 году Мартиниан написал другой Каноник. Эту книгу он украсил довольно скромно, как и предыдущую, только киноварными заголовками и инициалами[39].

Кроме богослужебных тропарей и кондаков, которые составляют основную часть рукописи, в ней есть пророчества, выписанные из Пасхалии игумена Кирилла. Пророчества содержатся в статье с заголовком «Изложение пасхалии седьмыя тысяща последнее сто». Неизвестно, из какого источника было переписано это пророчество в Пасхалию Кирилла; высказывались предположения, что их автором мог быть сам прп. Кирилл[40], но подобные пророчества были довольно широко распространены в то время, так как в несколько искаженном виде встречается, например, в Софийской II и Львовской летописях[41]. Это пророчество говорит о сроках второго пришествия Христа, ожидание которого всегда присуще христианскому сознанию. Тайна вообще всегда привлекает, и поэтому она всегда окутана догадками, предположениями, которые могли восприниматься как откровения. Росту эсхатологических настроений способствовали и непрестанные бедствия, обрушивавшиеся тогда на русскую землю. Еще в 1419 году вдруг выпал глубокий снег 15 сентября, когда еще не успели убрать урожай, в результате чего повсюду сделался сильный голод, который продолжался около трех лет. Люди гибли тысячами от голода, но конца бедам еще не было видно. Об этом тяжелом времени рассказывают «Жития прп. Кирилла»: «По прошествии нескольких лет был немалый голод среди людей. И по причине большой скудости и нужды многие из неимущих приходили в обитель святого. Ввиду тяжести голода святой повелел выдавать просящим хлеб, чтобы их насытить. И так каждый день раздавали нищим много хлеба. А тогда не было сел, откуда бы они могли получать хлеб, и имели они лишь небольшое количество приносимой к ним милостыни, хватавшей на еду только братьям. Но когда жившие вокруг обители люди услышали, что там кормят всех приходящих по причине голода, они начали приходить в еще большем числе и там насыщаться. Но сколько бы пищи они не брали оттуда, настолько же вновь и даже больше она умножалась»[42].